Реки Аида - читать онлайн книгу. Автор: Марек Краевский cтр.№ 46

— Успокойся, Эля, больше не буду, обещаю! — Он подошел к корзине для мусора. — Смотри! Вот его выбросил, он больше не будет нам нужен, уже научилась тому, чему должна была научиться! — Он сел снова напротив девочки и показал свои пустые ладони. Эля вдохнула с глубоким облегчением. — Послушай, моя дорогая Эля, — говорил он медленно и решительно, видя, как его подопечная вздыхает с облегчением и закрывает глаза, что всегда было у нее знаком высочайшего внимания. — Я должен объяснить, почему причинял тебе сегодня страдания. Ты можешь этого не понять, но все же я должен это объяснить. Хотя бы самому себе… Чтобы не съели меня угрызения совести…

Он встал и прошелся по комнате — аккуратной и современно обустроенной. Охватила его печаль, когда он смотрел на лампу, стоящую на столе, на поверхности которого белые инкрустации складывались в детские сюжеты — с левой стороны столешницы дети играли мячом, справа мальчики ловили рыбу, а в центре вокруг маленького мальчишки, держащего высоко какое-то лакомство, танцевали две собаки. Левицкий знал, что вверенный его опеке недоразвитый ребенок никогда не научится языка даже настолько, чтобы описать сцены со своего стола, что никогда не зажжет красивой лампы в форме тюльпана, чтобы выполнить домашнее задание.

Он закрыл глаза, набрал воздуха в легкие и начал:

— Страдание является плохим. Когда ребенок терпит, знает, что встречает его плохое, что плохое что-то случилось… О, смотри, достаточно, что заиграю эту пластинку, — он достал одну из тех, которые лежали на столике, и положил ее на коленях Эли, — а ты сразу же поймешь, что на этом записи кто-то плохо говорит… Ты уже научилась распознавать плохое.

Внезапно двери распахнулись с треском. Стоял в них Зигмунт Ханас с двумя своими преторианцами.

— Не желаете ли пойти со мной, доктор! Мы должны поговорить о Элзуни! — сказал Ханас, повернулся на каблуках и вышел.

Левицкий, привыкший к бесцеремонному обхождению отца Эли, не удивился специально его поведению. Удивили его зато странные взгляды его людей, которые стояли в дверях и смотрели на него с кривыми усмешками. Один из них, одетый в слишком плотный пиджак, перебрасывал из ладони в ладонь связку ключей и производил впечатление, что он может из нее в любое время сделать грозный снаряд; второй, одетый только в майку, сложил по-наполеоновски руки и ударял правой рукой о чрезвычайно выпуклый левый бицепс.

Доктор Левицкий взял свой портфель и решительно двинулся прямо на обоих мужчин. Те уступили ему дорогу, но когда все трое оказались на лестничной клетке, преторианец Ханаса встали так, что Левицкий оказался между ними. Спускался по ступеням, имея перед собой одного из мужчин, а шеей чувствуя присутствие другого.

Когда они оказались в самом низу, первый из них открыл двери, ведущие в подвал, все еще с кривой усмешкой склонил голову в насмешливом поклоне и указал на темный вход. Совсем растерянный Левицкий резко повернулся к стоящему за ним охраннику, а тот толкнул его слегка в сторону подвала.

— Что, шестерка пес! — яростно крикнул психиатр. — Прочь лапы!

Однако адресат его слов не обратил на эту команду никакого внимания. Толкнул врача так сильно, что тот упал на темную лестницу, с трудом ловя равновесие.

Левицкий осознал неэффективность своей борьбы с гориллами. Сдержал раздирающую его ярость, спустился по лестнице и оказался в подвале. Дверь закрывалась сверху, а стук ботинок загрохотал на лестнице.

Врач огляделся по помещению. Слабая лампочка под потрепанной жестяной крышей освещала голые кирпичные стены и две двери, ведущие в глубокие помещения подвала. В ее отблеске довольно четко было видно сидящего на стуле Зигмунта Ханаса и стоящего рядом с ним какого-то высокого мужчину в шляпе. Левицкий обернулся и увидел ботинки и штанины горилл, стоящих за ним на лестнице. В воздухе смешались два запаха: один напоминал запах крахмала, второй — мази при ревматизме. Бил он явно от большого цветка в горшке, стоящего в глубине помещения.

Мужчина, стоящий рядом с Ханасом, снял шляпу. Его лысую голову психиатр видел совсем недавно.

— Доктор Густав Левицкий. — Попельский улыбнулся. — Рожденный в 1897 году во Львове, верно?

— Да, соглашусь, именно 18 августа 1897 года, — ответил Левицкий.

Зигмунт Ханас встал и подошел сначала к полицейскому, а потом к врачу. И тому и другому заглянул в глаза — долго и глубоко.

— Здесь будет процесс. Вот этот комиссар Попельский обвиняет пана консультанта, — он взглянул на Левицкого, — в осквернении моей дочери. Должен это прямо тут доказать, перед моим собственным трибуналом, и принять награду, которую я назначил за голову извращенца. Я не хотел этого процесса, потому что знаю, что Элзуния сама мне укажет преступника, что его узнает по голосу… Но Лыссый настаивает! Я хочу просто эксперимента с голосом, но тот настаивает и просит… Ну, хорошо, думаю, я уступлю ему! — Лицо Левицкого выражало самые сильное возмущение и неверие. Ханас наблюдал за ним некоторое время, а потом прошелся несколько раз туда и обратно по пустому помещению. Спираль папиросного дыма кружилась в бледном свете лампы. — Если ошибся, Лыссый, — Ханас на раскачивающихся ногах стоял перед Попельским, — то поплатишься за это строго! Элзуния потеряет лучшего врача и опекуна, а ты заплатишь за это! Слишком сильно рискуешь, чтобы тебе это сошло насухо, так как в прошлый раз… Но к делу! Я хочу покоя! Чтобы мог все хорошо рассудить! Я и только я. — Постучал себя пальцем в грудь. — Даю голос и отбираю его, а вы поднимаете пальцы, как захотите говорить! Сами молчите! Это суд! Начинай, Лыссый!

— Мой коллега просмотрел медицинские досье и установил, что этот здесь присутствующий доктор Густав Левицкий родился 18 августа 1897 года во Львове. — Попельский прочитывал эти данные из записной книжки. — Я зато установил, что 20 мая 1915 восемнадцатилетний Густав Левицкий предстал перед призывной комиссией. Ну, как это было с той комиссией, доктор? Вы признанны годным к службе в имперско-королевской армии?

Врач смотрел на Ханаса и поднял два пальца вверх.

— Тут речь идет, скорее всего, о двух разных особах, — прошептал он, когда судья разрешающе кивнул головой. — Дата рождения совпадает, но я не стоял никогда прежде с призывной комиссией!

Попельский поднял палец и получив подобную уступку, продолжал свое рассуждение.

— Австрийский военный врач, полковник Герман фон Раушегг диагностировал у Густава Левицкого, рожденного во Львове в 1897 году, к сожалению, даты дня рождения не записал, но тот же военный врач диагностировал «повышенную чувствительность к запаху цветов, особенно на, — вновь посмотрел в заметки — метиловый салицилат и нитрофенилоэтан». Эта чувствительность вылилась у упомянутого этого Густава Левицкого удушье, которое могло привести даже к смерти. Появлялась также при этом обстоятельстве стеснительность — непроизвольное испускание кала и мочи. Страдаете ли вы такой аллергией, доктор Левицкий?

— Ни в коем разе, — ответил доктор, отер пот со лба и крикнул: — А ты что, лысое хамло, себе воображаешь? Что Густав Левицкий — это такое редкое имя? И что не могло двух Густавов Левицких родиться во Львове в тот же год? Что ты здесь смеешь мне…