Реки Аида - читать онлайн книгу. Автор: Марек Краевский cтр.№ 29

— Вы теперь лечите Элзунию в ее доме? Не на Заведении Темных, как раньше? — прервал он молчание, когда медсестра покинула кабинет.

— Да, я лечу ее там музыкой и другими звуками. — Левицкий снял очки и протер стекла мягкой замшевой тряпочкой. — После того, что с ней случилось, она безопаснее всего чувствует себя в доме. А кроме того, вы знаете, в этом вполне приличном обществе вид беременной девушки может резать чьи-то глаза. Поэтому отец предпочитает держать ее взаперти, как какое-то пугало. Во Франции, куда я регулярно езжу с лекциями, такие случаи лечатся только в медицинских категориях или — это уже ваша специальность — исключительно криминальных… Никто не высмеивает на улице такого ребенка… У нас же преобладают мощный стыд и лицемерие. Вы знаете, что жена Ханаса куда-то уехала, не желая видеть собственную дочь в ее состоянии?

— Вы лечите музыкой? — Комиссар не любил жалоб на Польшу и ее общество. — Каким образом? Это должно быть очень интересно.

— Заказываю в радио различные записи. — Медик с видимым удовольствием выпил немного чаю. — Шум деревьев и моря, чириканье птиц, щебет и лепет маленьких детей, словом все, что приятно для человеческих ушей.

— Интересно, как они это делают… — В голосе комиссара прозвучал подлинный интерес. — Такие записи… Ходят по лесу с микрофоном? Ездят на море?

— У них там в радио большой архив с записями, — ответил Левицкий. — И даже если бы не смогли найти необходимых мне звуков, они умеют их замечательно подделывать… Шеф студии записи пан Кукла — это настоящий фокусник…

— И что потом, когда уже вы имеете свои долгожданные записи?

— На граммофоне я играю эти именно звуки, а подбираю их в зависимости от настроения маленького пациента. — Он посмотрел на часы. — Я бы с удовольствием вам более подробно об этом рассказал, но, к сожалению, не имею сейчас слишком много времени. Я опубликовал это, впрочем, в последнем номере «Archives suisses de neurologie et de psychiatrie» ^[7]. Имею даже экземпляры… Могу вам предложить… Это письменная версия доклада, который в прошлом году я прочитал на международном конгрессе в Париже. Было это громкое научное событие… — Доктор сделал паузу, увидев по лицу Попельского, что да, действительно вопросы музыкотерапии не особенно интересуют его собеседника. — Напрасно я меняю тему, — врач улыбнулся дружелюбно. — Я забыл, что ваше время также ограничено. Я вас слушаю, чем могу быть вам полезен, пан комиссар?

Попельский пытался вызвать злость на самого себя за повторный прилив симпатии к доктору, когда тот прервал нарциссический рассказ о своем памятном докладе. Он знал, что следует безоговорочно отвергать любое теплое чувство. Оно может деформировать расследование, когда начинает доминировать над подозрительностью, которая является надежным отличительным знаком полицейской инстинкта. Замораживание теплых чувств — это усиление инстинкта.

— В день похищения, — сказал он равнодушным тоном, — Элзуния отошла недалеко, она не пересекла, несомненно, расстояния голоса. В момент похищения должен испугаться, издать из себя какой-то крик страха, хотя бы писк, который был слышен с такого близкого расстояния. Тем не менее няня ничего не услышала. Не могли бы вы объяснить это молчание ребенка, отсутствие голосовых реакций? Вызвали бы это, может, какие-то соображения болезни, которой она страдает?

Левицкий встал и закурил папиросу. Потом подошел к окну и уставился на деревья, покрытые туманом распыленных капель дождя. Комиссар шевельнулся немного в своем кресле и углом глаза взглянул на стоящую на столе фотографию. Улыбалась с нее меланхолично красивая молодая женщина, окутанная палантином из белых лисиц. Это не была медсестра в влюбленным взглядом.

— Это моя невеста. — Левицкий отвернулся от окна. — После праздников мы поженимся…

Попельский кивнул задумчиво головой. Поразило его невероятное совершенство, какое было связано с личностью врача. Со всеми аспектами его жизни. Молодой возраст, видное положение, светлое будущее. Это все так мило, — подумал он. — Какие красивые, какие молодые! Пан и пани как из журнала.

Стиснул зубы.

— Я подумаю хорошо над ответом на ваш вопрос, — медленно сказал Левицкий. — Ну, знаете… Дети с монгольским идиотизмом часто очень дружелюбно настроены к людям. Элзуния почти все время улыбается и весела. Очень легко завоевать ее доверие. Просто улыбка или конфета, а этот добрый ребенок уже прижимается к незнакомой особе. Не должна была поэтом кричать, потому что доверилась чужаку.

Попельскому не понравился нажим, который доктор сделал на последнем слове. Он посмотрел на психиатра очень внимательно.

Неужели он намекнул, — лихорадочно думал он, — что это обязательно должен быть кто-то чужой? Никто близкий, никто, кого она бы знала? А может, доктор протаскивает собственное алиби? Вежливо, коварно бросает подозрение на какого-то незнакомца. Отдаляет их eoipso от себя — милый доктор, юный карьерист, счастливый обладатель красивой невесты в доме и чувственной любовницы на работе. А может, это любитель грязь? Запрещенных гнилых фруктов? Дефлоратор больных и ненормальных созданий

— Предположим, что похититель и насильник не знаток психики детей с монглолизмом. — Попельский цедил слова, многозначительно акцентируя слога во фразе «знаток психики». — Как долго такой дилетант мог бы наблюдать поведением Элзуни, чтобы построить план похищения на ее доверии к незнакомцам? А может, это доверие сразу бросается в глаза даже человеку постороннему?

— Никогда над этим не задумывался, потому что уже десять лет имею дело с этими детьми и их реакция мне так хорошо знакомы, как мои собственные. Чтобы ответить на ваш вопрос, можно было бы сделать эксперимент. Привести человека, как вы его окрестили, постороннего, к моим детям и окрестными путями расспросить его о его впечатлениях по поводу их доверия или недоверия. Если вы хотите, я могу вам помочь и составить анкету с такими вопросами. А вы мне предоставите только этого человека…

Очень хочет помочь, — думал Попельский. — Делает все, чтобы бросить подозрение на кого-то другого. Незнакомого, о котором с нажимом говорит «чужак». А ведь виновники изнасилования находятся так часто среди самых близких!

— Благодарю, пан доктор, но это не нужно. — Попельский надел шляпу и кивнул головой. — До свидания!

Когда он выходил, взглянул на висящий у двери обрамленный в рамку неумелый детский рисунок. Улыбающееся солнце касалось на нем своими лучами высокую фигуру в белом халате. У ног этой фигуры стоял маленький человечек, наверное ребенок, с букетом цветов. «Любимому Доктору за Его доброе сердце, — Сташек Микуловский с семьей» — гласили каракули, написанные рукой ребенка, который еще не освоил каллиграфии.

Попельский остановился перед изображением. Снова потер опухшие от бессонницы глаза. Собственная подозрительность в отношении доктора наполнила его горечью, жгучим стыдом. Уже не должен ее в себе вызывать, чтобы не потерять воображаемого инстинкта следователя. Теперь он должен остаться добродушным для веселого, ласкового доктора, который вылечил какого-то Сташека. Он повернулся к врачу и усмехнулся криво.