– Никаких отклонений нет, тетя Андаис, –
проговорила я, зная, что мой тон недостаточно ровен. Я утратила умение
контролировать голос за годы, проведенные вдали от двора. Мне было необходимо
обрести его снова, и быстро.
Она одарила меня очень холодным взглядом.
– Я говорю не с тобой, принцесса Мередит. Я говорю с
моим Мраком.
Она употребила мой титул – не "племянница", не
просто мое имя, а титул. Плохой признак.
Дойл снова сжал мне руку, на этот раз сильнее, явно советуя
мне последить за собой. Он ответил Андаис, но не словами: повернулся на спину,
согнув колени так, что они скрывали от ее взгляда главное, а потом медленно
распрямил ближайшую к ней ногу – будто опустил занавес.
Вот теперь в ее глазах и впрямь появился огонь, настоящий
огонь, настоящее желание.
– О-о, Мрак, да ты скрывал сокровища.
Он повернулся и прямо взглянул на нее.
– Ничего, что ты не могла бы обнаружить в любой момент
из последнего тысячелетия.
Теперь его голос был недостаточно спокоен. Изменение тона
было едва заметно, слабый намек на укоризну, но я ни разу не видела, чтобы он
терял самоконтроль в присутствии Андаис даже в столь малой степени.
Настала моя очередь предостерегающим жестом положить руку
ему на живот – одно лишь касание, чтобы напомнить ему, с кем мы беседуем. Не
думаю, что на моем лице отразился страх, промчавшийся вдоль позвоночника.
Может, король Таранис и побоялся бы – из-за Андаис – поднять
на меня руку, но сама Андаис прихлопнула бы меня, и глазом не моргнув. Может,
она пожалела бы после, но мертвеца уже не поднять.
Взгляда, которым она одарила Дойла, было достаточно, чтобы
моя рука сжалась на его коже, слегка царапнув ногтями. Его тело среагировало, и
я понадеялась, что этого напоминания хватит, чтобы он вел себя потише.
– Поберегись, Мрак, или я отвлекусь и забуду о цели
моего визита.
– Мы – все внимание, королева Андаис, – сказала я.
Тут она посмотрела на меня. Часть гнева ушла из ее глаз,
сменившись недоумением и – под этим всем – усталостью. Обычно читать настроения
Андаис было не так легко. А может, ей уже просто не было нужды беспокоиться на
чей-то счет.
– Безымянное освободилось.
Дойл сбросил ноги с кровати и сел. Его нагота вдруг
перестала что-либо значить, до нее никому не было дела. Безымянное заключало в
себе худшее от обоих дворов – Благого и Неблагого. Последнее великое
волшебство, ради которого объединились оба двора. Сидхе освободились от всего
слишком жуткого, слишком хищного, чтобы мы смогли жить в новой для нас стране.
Никто этого от нас не требовал, но мы не хотели быть изгнанными из последней
страны, согласившейся нас приютить, так что мы пожертвовали многим из того, чем
были, чтобы стать более... более людьми. Кое-кто говорил, что Безымянное стало
причиной нашего упадка, но это было неверно. Упадок сидхе длился веками. Безымянное
было всего лишь необходимым злом. Чтобы мы не превратили Америку в очередное
поле битвы.
– Его освободила моя королева? – осторожно
поинтересовался Дойл.
– Конечно, нет, – оскорбилась она.
– Тогда кто? – спросил он.
– Я могла бы долго разглагольствовать на эту тему, но,
в сущности, ответ прост: я не знаю.
Ей явно не хотелось этого говорить, и так же явно было то,
что она говорит правду. Она резким жестом стащила одну из перчаток и принялась
нервно трепать ее в руках.
– Очень немногие из фейри могли бы сделать
подобное, – заметил Дойл.
– Думаешь, я этого не знаю? – взорвалась она.
– Чего хочет от нас в связи с этим моя королева?
– Не знаю, но последнее, что нам о нем известно, –
оно направлялось на запад.
– Ты полагаешь, оно придет сюда? – спросил он.
– Вряд ли, – сказала она, хлопая перчаткой по
руке. – Но Безымянное практически неудержимо. Оно – это все, от чего мы
отказались, а это была чертова уйма магии силы. Если его послали за Мередит,
вам нужно все время для приготовлений, какое удастся выгадать.
– Ты действительно считаешь, что его выпустили
охотиться на принцессу?
– Если бы его просто выпустили, оно разоряло бы земли в
окрестностях. А оно этого не делает.
Она встала, продемонстрировав почти обнаженную спину в
вырезе платья. Потом с резким жестом повернулась к нам:
– Оно исчезло, ушло от наблюдения, и очень быстро. Мы
не смогли проследить за ним, а это значит, что твари помогли... помог кто-то,
сидящий очень высоко.
– Но Безымянное – это часть дворов, бывшая часть вас
самих. Его след так же трудно упустить, как потерять собственную тень. –
Как только я выговорила последнее слово, я поняла, что мне стоило бы помолчать.
Какая злость отразилась на ее лице, в ее позе, в руках,
вцепившихся в ее собственные локти! Она тряслась от ярости. С секунду я думала,
что она не в состоянии слово вымолвить от злости.
Дойл встал, заслонив меня собой от ее взгляда.
– Королева известила Благой Двор?
– Тебе не нужно ее прятать, Мрак. Я слишком много сил
потратила на ее защиту, чтобы убивать ее собственноручно. И – да, благие знают
о случившемся.
– Дворы выйдут вместе на охоту за Безымянным? –
спросил он. Он не сдвинулся со своей позиции прямо передо мной, так что мне
пришлось выглядывать из-за него, будто ребенку. Не слишком выгодная позиция,
если пытаешься играть сильную личность. Я подвинулась, чтобы видеть зеркало, но
они оба меня в упор не замечали.
– Нет.
– Но это, бесспорно, было бы к общей выгоде.
– Таранис уперся. Он ведет себя так, словно Безымянное
создано только из силы неблагих. Делает вид, что на его нимбе нет ни одного
порочащего пятнышка. – Лицо ее скривилось, словно она раскусила
лимон. – Он отрицает, что приложил руку к созданию Безымянного, так что он
не станет нам помогать: ведь помочь – значит признать свою роль в его
сотворении.
– Это глупо.
Она кивнула.
– Он всегда был больше заинтересован в иллюзии чистоты,
чем в самой чистоте.
– Что может выстоять против Безымянного? – тихо
спросил Дойл, словно размышляя вслух.
– Никто не знает, потому что мы связали его, не
испытав. Но оно переполнено магией – старой магией, такой, которой мы не терпим
больше даже среди неблагих. – Она шлепнулась на край постели. – Если
тот, кто его выпустил, сумев скрыть от нас... Если он сможет управлять
Безымянным, оно станет очень сильным оружием.
– Чем я могу служить моей королеве?
Она взглянула на него при этих словах, и взгляд не был
враждебным.