Книга посвящается Дж. Он терпеливо приносил мне чай и
впервые наблюдал весь процесс с начала и до конца. После этого он все еще меня
любит – и вы, связанные браком с нами, творческими натурами, поймете, как много
это говорит о нас обоих.
Глава 1
Лунный свет посеребрил комнату, раскрасив кровать тысячами
оттенков серого, белого и черного. Двое мужчин в кровати спали глубоким сном.
Настолько глубоким, что, когда я выкарабкивалась из их объятий, они даже не
пошевелились. Под лаской лунного света моя кожа сияла белизной, а
кроваво-красные волосы казались черными. Я натянула шелковый халат – было
прохладно. Что бы ни говорили о солнечной Калифорнии, но глубокой ночью, когда
рассвет кажется далекой мечтой, здесь совсем не жарко. Ночь, нежным блаженством
вливавшаяся в мое окно, была декабрьской ночью. Дома, в Иллинойсе, я ощущала бы
запах снега, такой морозный, что тает на языке. Такой холодный, что обжигает
легкие, такой холодный, будто вдыхаешь ледяной огонь. Каким и должен быть
воздух в начале декабря. Ветерок, пробивавшийся сквозь оконные занавеси за моей
спиной, доносил сухой и резкий аромат эвкалиптов и легкий запах моря. Соль,
влага и что-то еще – это неопределимое ощущение близости океана, не озера: не
умыться и воды не выпить. На океанском берегу можно умереть от жажды.
Три года стояла я на берегу вот этого океана и каждый день
понемногу умирала. Не буквально – выжить-то я выжила, – но веселой жизнью
такое существование не назовешь. Я – урожденная принцесса Мередит Ник-Эссус, из
аристократии фейри. Самая настоящая принцесса эльфов – единственная, рожденная
на американской почве. Когда я исчезла из виду три года назад, пресса просто
взбесилась. Слухов, что меня где-то видели, ходило не меньше слухов об Элвисе.
Меня замечали то там, то здесь по всему миру. На самом деле все это время я
прожила в Лос-Анджелесе. Я спряталась за маской, стала просто Мередит Джентри,
для друзей – Мерри. Обыкновенный человек, только с каплей крови фейри, простой
детектив в агентстве Грея, чья специализация – "Сверхъестественные Проблемы
– Волшебные Решения".
Легенды гласят, что фейри, изгнанный из волшебной страны,
будет чахнуть и слабеть, пока не погибнет. Это и правда, и неправда. В моих
жилах хватает человеческой крови, чтобы соседство металла и техники меня не
беспокоило. Некоторые из низших фейри могут на самом деле зачахнуть и умереть в
городе, построенном людьми. Но большинство сможет существовать и в городе: это
вряд ли доставит им удовольствие, но они выживут. Вот только что-то, какая-то
часть их существа будет таять, та часть, что знает, что не все бабочки, которых
видишь, – это действительно бабочки; та часть, что помнит ночное небо и
ураганный ветер от взмахов кожистых или чешуйчатых крыльев – ночных крыльев,
порождающих среди людей слухи о драконах и демонах; та часть, что помнит сидхе,
гарцующих на конях, созданных из звездного света и снов. Эта часть начинает
отмирать.
Меня не изгнали, я сбежала сама, потому что рано или поздно
очередная попытка меня убить оказалась бы удачной. Мне просто не хватало магии
или политического влияния, чтобы себя защитить. Свою жизнь я спасла, но кое-что
потеряла. Потеряла ощущение связи с волшебной страной. Потеряла дом.
Сейчас, стоя у подоконника и вдыхая воздух, несущий запах
Тихого океана, я смотрела на двух спящих мужчин и чувствовала, что я дома. Оба
они были аристократами Неблагого Двора сидхе – мрачного сборища, королевой
которого я когда-нибудь стану, если убийцы не доберутся до меня раньше. Рис
лежал на животе, одна рука свесилась с кровати, другая пряталась под подушкой.
На той руке, что была мне видна, даже в такой спокойной позе рельефно
вырисовывались мускулы. Сияющий водопад белых кудрей ласкал обнаженные плечи,
спадал вдоль крепкой спины. Правая сторона лица была прижата к подушке, и
шрамов на месте отсутствующего глаза не было видно. Уголки рта, изогнутого как
лук Купидона, загибались кверху: Рис слегка улыбался во сне. Он красив
по-мальчишески и останется таким навсегда.
Никка лежал, свернувшись калачиком, на своей стороне
кровати. У него было милое, почти хорошенькое лицо, а когда он спал, оно
становилось лицом ангельски чистого ребенка. Он выглядел невинным, хрупким. И
очертания его тела были мягче, не такие рельефно-мускулистые. Руки у него
огрубели от постоянных упражнений с мечом, да и мускулов под бархатистой гладью
кожи было достаточно, но по сравнению с остальными стражами он был мягче –
скорее придворный, чем солдат. Лицо одновременно соответствовало и не
соответствовало телу. Ростом он был более шести футов
[1]
в
основном за счет длинных-длинных ног; стройная талия и длинные, изящные руки
уравновешивали эту длину. Цветами Никки были оттенки коричневого: кожа цвета
светлого молочного шоколада и волосы до колен насыщенного темно-каштанового
оттенка. Не переходящего в черный, а именно цвета опавших листьев, что долгое
время оставались под пологом леса, пока не сопрели, приобретя густой, влажный
коричневый цвет, цвет пружинящей лесной подстилки, в которую можно погрузить
руки и вынуть их влажными, пахнущими зарождающейся жизнью.
В слабом лунном свете трудно было разглядеть его спину и
даже верхнюю часть плеч. Почти все его тело было скрыто одеялом, иначе на спине
можно было бы увидеть совершенно неожиданную вещь. Дело в том, что отцом Никки
был фейри, имевший крылья бабочки, – не сидхе, конечно, но все же фейри. И
гены оставили на Никке свой отпечаток: рисунок крыльев на спине, как гигантскую
татуировку, но только более яркую и живую, чем можно получить с помощью чернил
или красок. От предплечий вниз через всю спину, продолжаясь на ягодицах и
бедрах и кончаясь лишь около колен, шло многоцветье крыльев:
буйволино-коричневый, желто-телесный и на их фоне черно-розово-голубые круги –
как "глаза" на крыльях ночного мотылька.
В полутьме, крадущей оттенки, он и Рис были как две тени,
затаившиеся на кровати, – одна бледная, другая темная. Впрочем, я знала
существа темнее Никки, гораздо темнее.
Дверь спальни беззвучно открылась, и, словно моя мысль
призвала его, в комнату просочился Дойл и закрыл за собой дверь так же
беззвучно, как и открыл ее. Я никогда не понимала, как ему это удается. Когда я
открываю дверь, без звука обойтись не получается. Но Дойл, когда хочет,
двигается будто наползающий мрак – беззвучно, невесомо, неощутимо – пока не
заметишь вдруг, что свет исчез и ты в темноте, один на один с чем-то невидимым.
Его называли Мраком Королевы или просто Мраком. Королева могла сказать:
"Где мой Мрак? Позовите моего Мрака", и это означало, что вскоре
кто-то лишится крови или жизни. Но теперь, как ни странно, он мой Мрак.
У Никки кожа коричневая, а вот Дойл действительно черный. Не
чернотой человеческой кожи, но полнейшим мраком полуночного неба. Он не терялся
в затемненной комнате, поскольку был еще темнее, чем тени от лунного света, и
как тень он плавно двигался ко мне. Черные джинсы и тенниска облегали его тело
словно вторая кожа. Я никогда не видела на нем другого цвета, за исключением
драгоценностей и клинков. Даже наплечная кобура и пистолету него были черными.