— Не слушай Сандру; она знает это не хуже меня, — сказала Молли. — Мне конец, Фрэнк.
— Я тебя прекрасно понимаю, — проговорил я.
Постаревшее лицо Молли сморщилось от гнева.
— Слушай, Фрэнк, отрасти наконец себе яйца, да про волосню не забудь; не желаю я слушать такие речи. Мне кранты, а ты всего лишь слегка побился, вроде моей мозаики, тебя еще можно склеить, Послушай. У всех, даже самых лучших людей есть свои трещины, Знаю, ты натерпелся страху, авария была нешуточная, но мозги–то, Фрэнк, у тебя хорошие, так что все вернется. Я — дело другое. Видишь эту койку? Здесь, по этой дерьмовой койке, принадлежащей государственному здравоохранению, проходит граница между смертью и жизнью. Я уже на стороне смерти, а ты держись на другой стороне. Постарайся, слышишь?
— Хорошо, Молли, — сказал я; мне хотелось попросить у нее прощения за то, что я такой размазня, но она уже заснула; после аварии я тоже засыпал мгновенно, будто по щелчку гигантского выключателя. Хорошо помню, как это бывало, — потом я изрядно конфузился. Представляете, разговариваю я с медсестрой, и вдруг — чик! — сестра исчезает, я открываю глаза, и выясняется, что прошло немало часов
[199].
Мы долго еще сидели в палате, Сандра положила ладонь на мою руку. Поначалу я испытывал некоторую неловкость: вокруг тишина, она не убирает руку с моей… Но спустя недолгое время тревога отступила, я успокоился, на меня навалилась страшная усталость, я обмяк.
Я повернулся к Сандре, хотел поговорить с ней, рассказать про возвращающуюся память, но увидел, что Сандру тоже сморил сон: голова ее склонилась набок, к моему плечу, пряди волос упали мне на шею, Сандра звучно храпела.
Я замер; в ту минуту — даже в этой палате, рядом со спящими, некогда закадычными друзьями, — я заново ощутил близость, которой мне так остро не хватало.
Молли опять проснулась, мы с ней немножко поболтали, а Сандра продолжала спать. С улыбкой глядя на дочь, Молли сказала:
— У нее редкостно красивый нос, у дочки моей, но рычит он, черт его дери, — что твоя туба. И всю жизнь так рычал, даже когда она совсем малюткой была; эта труба иерихонская тут всех перебудит. Я рассмеялся.
— Эту чертову смерть, Фрэнк, я еще повожу за нос, — сказала Молли, — а ты смотри и учись.
— Я и так смотрю во все глаза. Смерть бывает туповата — поверь, я знаю, о чем говорю. Меня же вот упустила, а тебе проворства не занимать — увернись от нее половчее.
Молли широко, по–детски улыбнулась и снова погрузилась в сон.
Когда Сандра проснулась, я принес ей чашку кофе, а себе — бутылку воды. И под негромкий храп Молли я рассказал Сандре все, что вспомнил.
— Значит, память к тебе полностью вернулась? — спросила Сандра.
— Во всяком случае, самые важные вещи, — ответил я.
— Ты вспомнил, кто я, а это и есть самое важное, — сказала она и улыбнулась своей прелестной улыбкой; правда, не удержалась и добавила: — Чего не скажешь про твою жену.
— А ведь ее даже по башке не треснули, — заметил я, и мы оба рассмеялись.
— Ты замечательно выглядишь, Фрэнк! — неожиданно воскликнула Сандра.
Она сказала это с таким чувством, что я опешил и смущенно пробормотал:
— Да? Гм… Спасибо.
В ушах все еще звенели ее слова, я пытался разобрать ся в оттенках и модуляциях ее голоса; казалось, между нами вдруг протянулась тысяча веревочек, туго связывая Сандру со мной, Но этот мимолетный чувственный порыв быстро прошел, мы сидели молча, внезапно тишину прорезал громкий звук: Молли пукнула во сне.
— Выпить хочешь? — спросил я.
— Очень. В горле пересохло, — сказала Сандра. Она обвила рукой мою талию, и мы пошли в ближайший бар.
Потом, взяв спиртное, сели за столик, и я подробно рассказал Сандре все: про то, как Оскар трахался с Элис, про свое нелепое поведение, про договоры с торговцами оружием. Потрясенная Сандра не пропускала ни слова. Я выложил ей все, что скопилось в моей памяти, но не испытал желанного облегчения, наоборот, стало только хуже: до меня окончательно дошло, как нелепо и необратимо пошла под откос вся моя жизнь.
Когда я смолк, Сандра сделала большой глоток и проронила:
— Вот сука, мать ее…
— Еще какая, — отозвался я.
Я тоже щедро отхлебнул из стакана. Сандра сидела задумавшись и наконец повернулась ко мне:
— И что же ты собираешься теперь делать?
УСЛОВИЯ И СОСТОЯНИЕ ПРИ ОТСУТСТВИИ ГЛЮТЕНА
Самое неожиданное место может стать источником вдохновения.
На этой стадии моя память необычайно оживилась. Как будто некий отдел с зачехленной мебелью, много месяцев запертый на ключ, внезапно снова заработал: двери распахнулись, в помещении замельтешили ошалевшие от собственного рвения сотрудники, отчаянно стараясь рассортировать и зарегистрировать груды перепутанных мыслей, чувств и воспоминаний. Я начал действовать по отношению к Элис точно так же, как она столько лет поступала со мной. Я стал украдкой за ней следить. Ходил за ней по пятам, пока она не падала в объятия Оскара. Каждый вторник Элис уходила «кататься с Валенсией на велосипеде», я крадучись шел следом, и каждый вторник она оказывалась в укромном, но роскошном отеле, где ее уже поджидал Оскар; они ничуть не таились, открыто ужинали в ресторане. Однажды вечером я уселся неподалеку, в баре, и оттуда за ними наблюдал. Сфотографировал их на айфон.
[200] Вел записи/
[201]
Неделями я ходил за ними по пятам, размышляя, что мне иредиринять дальше. Вроде бы все необходимые ингредиенты малоприятного блюда у меня на руках, но как его лучие приготовить? Проще всего предложить им встретиться со мной, разложить на столе фотографии и бесстрастно наблюдать: не сразу, но постепенно до обоих дойдет, что я знаю все. Интересно, как они себя поведут — разозлятся или станут врать, юлить и изворачиваться.
Но этот вариант меня не устраивал, чего–то в нем не хватало. Однажды вечером я опять последовал за ними в отель, укрылся в баре с рюмкой спиртного, делая вид, что изучаю меню. И вдруг заметил, что даже в меню встречается мелкий шрифт. Ничего из ряда вон выходящего; две звездочки и отсылки к примечаниям: в первом случае — «* для вегетарианцев», во втором — «* без глютена». Но эти примечания навели меня на мысль — до того очевидную, что она показалась мне прекрасным даром небес. Прежний Фрэнк уже сделал главное: капкан поставлен; остается проследить, чтобы он защелкнулся.
УСЛОВИЯ И СОСТОЯНИЕ МЕСТИ
Ее лучше подавать в холодном виде (с гарниром из унижения).