Эти слова привели мою слушательницу в полное недоумение.
Я понял: всему конец.
«Претендент».
— Тебя преследовал воробей? Что ты хочешь сказать?
— Хочу сказать, что он меня донимал целый день, черт его побери.
«Гипнотический».
— Откуда ты знаешь, что это один и тот же воробей, а не множество разных? — спросила она.
— Потому что этот ведет себя совершенно по–особому.
Порхает вокруг не так, как другие, его легко опознать. Нахальный, но веселый.
Нахальный, но веселый воробей.
«Дистиллированный».
Все кончено.
«Возбуждение».
Я не очень понимал, что кончено, но чувствовал: да, чему–то пришел конец. Хватка моя ослабела, руки разжались — пускай все катится в тартарары.
«Волнующий».
Во взгляде Элис сквозила жалость; коллеги укоризненно качали головами, словно наша с ней игра сорвалась из-за моего неправильного поведения: я исподволь вышел из роли.
«Мощный».
— Сделай глубокий вдох и подумай, что ты несешь, — сказала Элис. — Что–то тут не так.
«Строптивец».
Что–то не так.
Что–то очень не так.
«Удобный случай».
Она совершенно права.
«Интуитивная прозорливость».
— Ты права, черт возьми: что–то не так, — крикнул я.
«Экватор».
— Совсем не так, как надо, — еще громче проорал я. — Все не так.
— Что именно? — спросила Элис. — Что именно не так, объясни. Расскажи мне толком. Мне стало плохо, я судорожно искал верные слова; возле меня в воздухе плавали похожие на шары глазные яблоки жены и ее коллег; слишком трудно было все объяснять; и вдруг я услышал собственный спокойный голос:
— Элис, из–за тебя сердце мое сжалось в комочек — вот главная беда.
«Боковой удар». И я решил: пора спасаться бегством. В прямом смысле слова — дать деру. Я мчался изо всех сил, натыкаясь на встречных, и, наконец, добежал до машины; на багажнике сидел тот самый воробей. Я тронулся и по дороге стал просматривать эсэмэски. Ясное дело, все — от Оскара, но под псевдонимом Валенсия; прослушал и сальные голосозые сообщения: «Приветик, Элис, это я, перезвони мне: Орел сейчас в свободном полете, может, пообедаем? Там, где всегда?»
Зазвонил телефон. Ко мне пробивалась Элис. Я горько плачу, одна рука на руле, другой прокручиваю почту жены Перед машиной вспыхнул красный глаз светофора; не сбавляя скорости, я мчался дальше.
«Стоп».
Снова телефон.
«Уступите дорогу».
Звонила Элис:
— Слушай, Фрэнк, мне кажется, с тобой творится что–то очень неладное. Вернись, давай поговорим по душам.
Я уже не глядел на дорогу. Нечто шумное, слепя фарами, скрежеща железом, неслось мне навстречу; жестокая сила стремительно приближалась. В последний миг, помнится, в голове мелькнуло: «Все наперекосяк. Как ты могла? Хуже, чем сейчас, быть не может».
[189]
УСЛОВИЯ И СОСТОЯНИЕ ЛИЧНОСТИ
Собирать распавшуюся личность — дело сложное.
Особенно если это твоя собственная жизнь, а ты даже не можешь вспомнить, кто ты.
Именно с этой проблемой я и столкнулся после аварии.
Я утратил собственную личность. Из меня ее вышибло на скорости 100 миль в час. Автомобилисты попадают в аварии в разных условиях. Тому парню повезло: он ехал на машине, которая известна своей эффективной системой безопасности. Я же ехал на машине, которая известна как полное дерьмо.
На скорости 100 миль в час его автомобиль врезался в мой железный драндулет, смял его в лепешку, оставив кучку металлолома. Моя личность тоже оказалась очень хлипкой: она мгновенно рухнула, успев, однако, напрочь стереть мои мысли, воспоминания и идеи, причем без разрешения автора; вместо них теперь белеет пустой лист.
Пустой лист — это я.
Меня зовут…
[190]
СОСТОЯНИЕ 3 РЕАЛЬНОСТЬ
УСЛОВИЯ И СОСТОЯНИЕ РЕАЛЬНОСТИ
Фарш обратно не провернешь.
Если бы вашу жизнь представили в виде дешевого сериала, в котором у вас роль всеобщего посмешища, вы бы:
А. Выучили текст роли, надеясь, что все обойдется.
Б. Молили бога, чтобы сериал побыстрее сошел с экрана.
В. Приложили все силы, чтобы вашего героя укокошили как можно раньше.
УСЛОВИЯ И СОСТОЯНИЕ ПРИВЫЧЕК
Они очень живучи.
Вернемся в кафе — я там все еще сидел. В голове мешанина из резко нахлынувших воспоминаний. Вокруг ничто не изменилось: вот моя нетронутая чашка кофе; договор, в нем выделены слова: «Предупреждение: контракт может содержать чушь»; сладким созвездием поблескивает просыпанный сахарный песок… Тем не менее все переменилось.
Я уже другой — или тот же самый: я снова Фрэнк. Сначала меня трясло от ярости. Подошла прекрасная барменша, спросила, как я себя чувствую. Объяснила, что своим непрерывным истерическим смехом я распугал посетителей кафе. Меня же занимали ее бедра — маняще широкие — и небольшой, чуть нависший надо мной животик.
— Не знаешь ли ты места, где нет ни единого юриста? — спросил я. Она многозначительно глянула на меня и спросила:
— Это вы о чем?
— Ну, место, где нет ни юристов, ни контрактов, где люди не зациклены на том, как спасти свою задницу; может, там Даже не говорят по–английски.
— А-а, понятно, — отозвалась она. — Есть такое местечко. Прошлым летом я поехала на Майорку, так там, &-мое, половина местных по–английски вообще ни бе ни ме. Кошмарище, блин.
Она очаровательно улыбнулась и отошла, предоставив мне в одиночку разбираться с мешаниной в голове. У издателей книг, вроде Сандры, есть выражение «дуга развития действия», она отражает эволюцию героя: сначала, когда он сталкивается с неодолимым на вид препятствием, она идет круто вверх, затем, на пике, для героя наступает момент озарения и, наконец, он скользит по склону вниз, к приемлемой развязке. Припомнив все жуткие события, которые привели меня к конфликту и автокатастрофе, я почувствовал, что достиг вершины дуги, и глянул вниз, готовясь с детским безрассудством съехать по склону к успешному финалу
[191].