Хизер ее голос понравился. В нем звучала заинтересованность. К тому же он был мягким, добрым и веселым. Не то что голос этого вульгарного нахала-фотографа. Девушка протянула ей руку. Рука приятного впечатления не производила, длинные и костлявые пальцы с ярко-алым лаком на ногтях напоминали птичьи когти. Как у злой колдуньи. Хизер уже была готова ее пожать, когда обнаружила, что сжимает в правой руке пустой пакетик из-под чипсов, подобранный ею на тротуаре во время ожидания. Она переложила его в другую руку и услышала их смех.
— Пример вандализма, — чуть отдышавшись, произнесла Хизер. — Для нас это тоже проблема.
(«Пример вандализма? Этот прозрачный пакет?»)
— Комптон-Дондо — это духовная пустыня. Здесь никто понятия не имеет, что такое душа.
(«Тоже мне, открытие сделала!»)
— Правда, мы поддерживаем связи с землянами высшего порядка в деле внутрипланетного очищения.
(«Что-что?!»)
— Но Илларион говорит, что до тех пор, пока наши показатели по очистке эго не получат на небесах полного одобрения, Земля по-прежнему будет считаться находящейся в зоне смертельной опасности.
— Илларион? Это ваш муж?
— Ой, что вы! — все тело Хизер затряслось от смеха. — Илларион сотни лет назад как умер.
(«Господи помилуй!»)
— Но вы все еще с ним общаетесь?
— Я — нет. Кен общается. Он его озвучивает. Он — посредник для тех, кто выходит на связь с нами, землянами. Между прочим, это ведь он, Илларион то есть, написал за Шекспира все пьесы.
(«Она шизанутая! Не забыла ли я сообщить в офисе, куда мы едем?»)
Эва пристроилась на ступеньках и достала из сумки диктофон и огромный пузатый микрофон, похожий на большую серую губку.
— Мне нужно, чтобы сначала вы немножко ввели меня в курс дела. Коротенько расскажите мне, сколько вас здесь, каких убеждений вы придерживаетесь, занимаетесь ли НЛО, ну и все такое.
Однако не успела Хиз поведать ей о многочисленных радостях, которые сулит землянам ожидаемый вскоре десант с Венеры, как Эва засыпала ее вопросами по поводу того, с чего вдруг здесь очутился Гай Гэмлин и что может она сказать о привычках и поведении убитого человека.
— Много ли среди вас, к примеру, молоденьких девочек?
Хизер взглянула на нее с полным недоумением.
— Или, может, мальчиков?
Недоумение переросло в изумление.
— Окей. — Микрофон был уложен обратно в сумку. — Детали я придумаю потом.
Эва поднялась на ноги и распахнула дверь в дом.
— Вот что значит сельская местность. Это вам не Лондон. Там стоит хоть на пару минут оставить дверь незапертой, как тебя обчистят. Терри, — окликнула она фотографа, повысив голос, — мы входим.
— Понял!
— Послушайте, можно не шуметь? Пожалуйста, потише.
Сердце Хизер, только недавно восстановившее свой нормальный ритм после марафона, снова бешено заколотилось. Она не знала, куда подевался Кен, и беспокойно оглядывалась по сторонам. Она понимала, что по среднестатистическим законам, если в доме находится восемь человек, то сейчас один из них обязательно должен либо появиться лично, либо хотя бы выглянуть из окна.
— Эва, — дотронулась она до джинсового рукава, — мисс Рокеби…
— Просто Эва.
Терри между тем протиснулся мимо Хизер, и все трое оказались в холле одновременно.
— Ой, здесь запах как в моей школе при монастыре в детские годы.
Она стала неторопливо вышагивать по холлу, и ее шпильки нахально царапали почтенные дубовые половицы.
— Так-так! — Терри подошел к столу с пачкой брошюр и деревянными чашами. Не обращая внимания на ту, которая предназначалась для тех, кто чувствовал себя в чем-то виноватым, он подобрал карточку, на которой было написано: «Подношение любви».
— Это сюда вы кладете записки, когда хотите чуток поразвлечься? — проговорил он, подмигнув, и перенес внимание на печатную продукцию. «Семинар по смеху и объятиям», «Как укрепить ваш духовный рабочий инструмент».
— Кто же все это написал? — спросил Терри, тыкая пальцем в сочинение Кена «Романтика клизмы».
— Авторы разные, — отозвалась Хизер и с гордостью добавила: — Мы все здесь писатели. Эту написал Кен. Она пользуется сногсшибательным успехом. В Центре здоровья Каустона ее раскупили в первую же неделю.
— Да ну? — иронически процедил Терри, отбрасывая брошюру.
Хизер аккуратно уложила ее обратно в стопку и сказала:
— Я все же попросила бы вас…
Но он уже отошел в сторону, фотографируя лестницу и галерею.
— Эва?
— Что? — рассеянно отозвалась та, вытаскивая из древнего комода старые занавеси.
— Понимаете, мы с Кеном решили, что лучше всего нам поговорить с вами вне дома. Тут рядом есть небольшой паб…
— Ну уж нет!
— То есть как это?
Сейчас, не на ярком солнце, Хизер наконец разглядела несвежую кожу лица Эвы, ее сухие волосы… Несмотря на мини-юбку, она была далеко не первой молодости.
— Мы будем разговаривать только здесь, потому что это место происшествия, понятно? И Терри необходимо сделать снимки самой комнаты.
— Вам туда никак нельзя! — ужаснулась Хизер и снова стала озираться, словно само упоминание о подобном святотатстве может привести в холл всех разгневанных постояльцев. — Зал Солнца — это священное место, оно предназначено исключительно для молитвы и медитации.
— Одурачить нас хотите? Не на тех напали! — И Эва вместе с фотографом дружно расхохотались.
— Это простой, чисто человеческий интерес, дорогуша, — сказал Терри. — Несколько быстреньких клик-кликов никому не навредят.
Терри, пританцовывая, двигался по помещению, его камера щелкала не переставая, он менял угол съемки, то приближаясь к объекту, то снова отступая от него. «Взз-щелк», «взз-щелк» — и так без конца он снимал все подряд: потолочные балки, каменного Будду, разноцветный плафон-фонарь.
Хизер смотрела словно завороженная, с невольным изумлением и одновременно отвращением следя за его передвижениями. Содрогнувшись, она подумала, что все это происходит будто в каком-то научно-фантастическом фильме: черная с серебром металлическая штука в волосатых руках-лапах жила как будто своей особой отдельной жизнью: перемещалась, высматривала, фиксировала. И угрожала… Шаги в коридоре заставили ее вздрогнуть.
Это оказался всего лишь Кен. Он шел прихрамывая, левая рука ладонью наружу покоилась на правом плече, в правой он держал цветок. Он обернул себя сероватой тонкой тканью и подпоясался зеленым кушаком. На голове — повязка с кристаллом тигрового глаза посередине. Только что подстриженные усы горделиво топорщились над верхней губой.