— Она свидетель по делу об убийстве, мистер Картер. И потенциальный подозреваемый.
— Подозреваемый? Но как же… Я думал…
— Дело все еще не раскрыто.
По лицу Эндрю инспектор видел, как тот постепенно осознает, что сие означает для них всех, и для него в частности.
— Я должен срочно увезти оттуда Сильвию. Скажу ей все как есть. Она поймет, почему мне пришлось лгать и притворяться, — произнес он, но в его голосе не было уверенности. — Мне все равно, что подумают остальные.
— Это будет глупо и безответственно с вашей стороны. Поймите, если ваши подозрения насчет смерти вашего дяди оправданы, а меня теперь отнюдь не удивит, если так оно и есть, то это означает, что кто-то в Поместье убил не одного человека, а двух. И этот (или эти) кто-то, поверьте мне, ничуть не поколеблется, если сочтет нужным убить еще и третьего.
— Но зачем кому-то убивать меня? Я ведь ничего не узнал.
— Тогда самое разумное — сделать все, чтобы этот факт стал общеизвестным, и соблюдать максимальную осмотрительность.
На кухне Биверсы наводили порядок после ланча. Хизер мыла и вытирала посуду, Кен (два притопа — передых, три притопа — вдох!) пытался расставлять ее по местам.
— Ох, как подумаю, сколько у нас капустной запеканки осталось! — сварливо сказала Хизер.
— Надеюсь, ты ее не выкинула?! — ужаснулся Кен, считавший, что выкидывать любые остатки — это смертный грех. Абсолютно все, включая собранное пылесосом, шло для насыщения компостной кучи, которая в «Золотой лошади» приобрела чуть ли не статус святыни. Ее рыхлили, ее увлажняли, ее перекапывали, сгребали с боков к середине и деликатно трамбовали с помощью облаченных в резиновые сапоги ног Арно. Черви были при этом в большом почете, и многие из этих благородных «люмбрикусов»
[51], тихо-мирно занимавшихся своими обычными делами, внезапно обнаруживали, что вместо родной твердой почвы под ними пустота, за которой следовало приземление на яичную скорлупу.
— Глупый! Мы можем разогреть эту запеканку к ужину и подать как гарнир.
Она насыпала в раковину экологически чистый порошок. Жидкость тут тоже не пропадала. Вся вода (исключая ту, что из унитазов) по хитроумной системе труб и шлангов направлялась на участок, где взращивались овощи и травы, которые вели себя крайне неблагодарно: корни гнили, зелень покрывалась пятнами.
— Ой, аккуратнее! Дай лучше я, — крикнула Хизер.
Кен, который пытался поставить тарелки на полку, едва не упал.
— Тысяча извинений, — сказал он, — сегодня земное притяжение особенно сильно дает о себе знать.
Разливая чай с иссопом, Хизер вернулась к теме, которую они обсуждали и так и этак далеко заполночь.
— Ты думал еще о том, что мы будем делать, если…
Кен покачал головой. Он отпил глоточек, пошевелил, как кролик, верхней губой, сначала растянув, а затем приподняв ее, чтобы не замочить усы и произнес:
— Может быть, сегодня кое-что прояснится.
Пространные объяснения были излишними. «Кое-что» означало завещание. Раньше, когда они, собравшись вместе, обсуждали этот вопрос, и Кен, и Хизер держались так, будто считали неделикатным разговор на эту тему. Когда же остались вдвоем, то вынуждены были признаться друг другу, что это для них вопрос жизни и смерти. Неуверенность в завтрашнем дне — страшное дело.
Здесь, в «Золотой лошади», им было тепло и уютно. Надежная крыша над головой, горячая вода, теплая постель… Ни он, ни она не желали вернуться к хипповому существованию прежних лет. Память о тех днях была слишком свежей. Оба помнили скитания по дорогам в скрипучих повозках и грязных автобусах; помнили, как их бесцеремонно гоняла с места на место полиция; помнились им и каменные лица, и беспощадность лендлордов, для которых слова «делись с ближним» были пустым звуком. Эти холодные ночи у дымящих костров, когда жмешься к огню, рядом плачут голодные детишки, а вокруг воют оголодавшие псы… А затянутые льдом водоемы, из которых приходилось черпать воду для чая, а мелкое воровство в магазинах? (Кен ненавидел воровать.) А облавы на их лагерь среди ночи, если местные хулиганы их выслеживали? Хизер однажды ночью проснулась от рева мотоциклов и обнаружила на своей подушке полыхающее тряпье.
В те далекие дни бродяжничества ни один из них понятия не имел о том, что они наделены таким множеством талантов духовного характера. Зато теперь Кен был избран Высшими в качестве «связного» с одним из величайших умов мира, а Хизер посетила Венеру и была возвращена на Землю с необычайным даром целительства. Именно из-за этих своих талантов они и мечтали остаться в «Лошади». Для них это был рай, где каждый заблудший и больной мог получить помощь и спасение. Куда еще податься им обоим, если Поместье перейдет какому-нибудь бессердечному владельцу или же, еще того хуже, будет передано в распоряжение муниципальных властей? Частная собственность — это, конечно, по кодексу хиппи узаконенная кража, но даже этой частной собственности у них нет. Нет ни накоплений, чтобы купить себе жилье, ни детей (кроме больной ноги, у Кена еще был зафиксирован недостаток спермы), чтобы можно было претендовать на бесплатную квартиру.
Даже повседневные, самые насущные траты стали бы для них неразрешимой проблемой. Социальные службы, когда в прошлом году они отправились за пособием, оказались особенно бессердечными. Напрасно Хизер из кожи вон лезла, объясняя важность их труда; втолковывала им, что такое эффект расходящихся кругов (участливая улыбка в Аксбридже согреет кому-нибудь сердце в Катманду), говорила, что ее деятельность экономит тысячи фунтов департаменту здравоохранения. Так же черство социальные службы отреагировали на прошение Кена о пенсии по нетрудоспособности, нудно жужжа про необходимость обследования и рентгена.
— Только через мой труп! — вызывающе ответил им Кен. — Чтобы я доверился тем, кто пичкает пациентов химикалиями и подвергает человека излучению, несущему рак? Да ни за что на свете!
Хизер поддержала его, воскликнув:
— Уж лучше сразу отправьте его в Чернобыль!
«Верная ты моя подружка, Хиз!» — думал Кен, наблюдая, как та вперевалочку относит кружки и ополаскивает их под краном. Повязку с хрустальным «глазом» она сняла, и высокий бугристый лоб создавал довольно комичное впечатление выпирающего наружу интеллекта.
— Как ты понимаешь, это абсолютно не мое дело, но сдается мне, что Сугами, возможно, все равно отдаст деньги коммуне, несмотря на смерть Учителя.
— О, я очень на это надеюсь! — откликнулась Хизер. — Даже если человек абсолютно неиспорчен, неожиданно полученные огромные деньги могут стать непреодолимым барьером, когда речь идет о достижении духовной гармонии.
— Это верно. — Кен потянулся к хлебнице и спросил: — Там не осталось еще немножко джема?
— Я только что его убрала. А ты стоял тут и не возражал.