После недолгого молчания Барнаби спросил:
— То есть вы считаете, что некто, зная об этом, вынудил его выпить, и это убило вашего дядю?
— Нет, пожалуй, не совсем так. Скорее всего, его убили, а после влили в горло алкоголь, чтобы все выглядело, будто он упал, будучи пьяным.
— Это сделать не так просто, как может показаться, мистер Картер. Глотательная функция, как и все функции тела, перестает работать после смерти. Труп, простите за прямоту, нельзя заставить глотать.
— Но это должно было быть выяснено в ходе дознания. Я на это как раз и рассчитывал! — Картер еле сдерживался и почти кричал. — Я думал, именно для этого и существует процедура посмертного вскрытия!
— Патологоанатомы — народ занятой, мистер Картер. Может, у этого врача были другие, более неотложные задания. Он начинает с головы (тут перед мысленным взором Барнаби возникла четкая и детальная картина того, что при этом делается, и его на мгновение слегка затошнило), затем переходит к шее, обнаруживает, что она сломана, и на этом осмотр заканчивает.
— Как же так? А желудок, его содержимое?
— Только если есть подозрительные обстоятельства. А тут все представлялось вполне ясным. Жаль, конечно, что вы со своим письмом и сомнениями не обратились в полицию тогда же. — Барнаби сложил листок и прижал его пресс-папье.
— А что я мог доказать? Кремацию произвели еще перед дознанием, уж они, кто бы они ни были, об этом позаботились заранее. То есть, фигурально говоря, все улики превратились в дым. К тому же я решил, что если бы вы отнеслись к моим подозрениям серьезно и стали бы допрашивать эту публику, то они бы затаились и я ничего бы не нашел.
— А так вы что-нибудь нашли?
— Нет. Никакой зацепки, — сказал Эндрю мрачно. — А я был очень осторожен. Месяц я вообще сидел тихо, а когда стал задавать вопросы, то делал это как бы ненароком. Я думал, это пройдет незамеченным, ведь случаи неожиданной смерти всегда вызывают естественное любопытство, так что от меня, новоприбывшего, возможно, даже ждали подобных расспросов. Все, что мне удалось выяснить, касалось его личных качеств, а о них я и так был прекрасно осведомлен.
— Вам не показалось, что кому-то из них неприятно о нем говорить? Или что кто-то что-то скрывал?
— Нет, черт их возьми. Одно время я даже думал, что они все в этом замешаны.
Эндрю заметил скептический взгляд и недоверчиво поднятые седеющие брови старшего инспектора и запальчиво добавил:
— Ведь такое случается.
— Мы в курсе, — ответил Барнаби. Он уже давно перестал делать заметки и теперь отложил ручку и отодвинул записную книжку. — Правда, вряд ли никто из обитателей Поместья не знал о прописанном вашему дядюшке лекарстве и о запрете на употребление алкоголя.
— В коммуне алкоголь под запретом. Там сухо, как в пустыне Сахара.
— Под запретом?! — полным невольного ужаса голосом откликнулся эхом сержант Трой и тут же стал оглядываться по сторонам, словно кроме них троих в кабинете находился еще кто-то четвертый, затаившийся и подавший наглый голос из одного из ящиков.
— Вы случайно не обыскивали его комнату?
— Как вы догадались? — спросил он, явно не ожидая от них такой проницательности.
— Вас услышали.
— Надо же! Это плохо.
— Искали что-нибудь конкретное?
Он вспыхнул и явно смутился. Впервые с начала допроса было видно, что он затрудняется с ответом. Помявшись, он поднял руки ладонями вверх, словно признавая свое поражение, и сказал:
— Боюсь, это выглядит как проявление корысти и меркантильности, тем более что дядя умер совсем недавно, однако да, грешен, я искал завещание. Перед тем как переехать в Поместье, он продал дом. Ничего грандиозного. Три спальни и терраса в той части Истингтона, которую тридцать лет назад населяли люди среднего достатка. Теперь, конечно, все изменилось. Дядя продал его за сто восемьдесят тысяч.
Трой присвистнул.
— Я был в банке Барклай, с которым он всегда имел дела, но у них завещания нет, и они не стали обсуждать со мной его финансовые дела.
— Может, он отдал деньги коммуне?
— Нет, это у них не принято. Когда ты записываешься, то просто платишь определенную сумму за проживание. И потом, он бы никогда так не поступил. Его никто не вынуждал брать меня к себе и растить, но он это сделал, и наша привязанность друг к другу была превыше всего. Я был его единственным наследником, и он наверняка должен был бы деньги от продажи оставить мне. И уж конечно, не какой-то кучке чужих людей.
Он снова почти перешел на крик, потом умолк, глубоко вздохнул, явно пытаясь взять себя в руки, и потянулся за третьей сигаретой.
— Оставьте-ка вы мне свой теперешний адрес в Эрлс-Корте, мистер Картер, — попросил Барнаби и взял ручку.
— Баркуорт-Гарденс, двадцать восемь. Запомнить легко, мне как раз столько лет.
— Вы говорили, что в день смерти дяди до полудня прождали его звонка. Вы были один?
— Не все время. В половине одиннадцатого Ноэлин, это моя соседка, девушка из Австралии, пригласила меня выпить с ней кофе. Телефон на площадке, и она оставила дверь открытой. А почему вы спрашиваете?
Но у Барнаби был готов уже следующий вопрос:
— Что вы собираетесь делать теперь, когда раскрыто ваше настоящее имя?
— Ну отчего же оно обязательно должно быть раскрыто?! — воскликнул с вызовом Эндрю, глядя в их недоумевающие физиономии. — У нас там нет ни газет, ни телевизоров, ни радио.
— Неужели вы не понимаете? Новости разносятся как ветер. О вас будут трубить во всех новостях, газеты расклеивают на стендах, их совсем необязательно покупать.
— Сегодня утром я был в деревне и ничего такого не заметил. Это же новость-однодневка, завтра никто про нее и не вспомнит. Я буду сидеть тихо и надеяться на лучшее.
— Теперь в любую минуту ваш тюдоровский особнячок может оказаться в осаде представителей четвертой власти. Это же не шутки — один человек убит, другой — и не кто-нибудь, а великий Гэмлин, — неожиданно скончался. Не станете же вы им говорить, что вы — Кристофер Уэйнрайт?
— Черт! Похоже, вы правы. Кроме того, возможно, Трикси видела новости. И если вернется…
— Вернется? В каком смысле «вернется»?
— Она сбежала.
— Как сбежала?
— Мы обнаружили это незадолго до ланча.
— Почему, черт возьми, вы не поставили нас в известность?
— Но в этом нет ничего подозрительного. Она уехала по собственному желанию, никто ее не выгонял. И вещи забрала.
— Это не вам решать, есть тут что-то подозрительное или нет! — сорвался на крик Барнаби. — Вам всем было велено не уезжать никуда, не известив полицию!
— Но ведь она тут вовсе ни при чем…