Смерть лицедея - читать онлайн книгу. Автор: Кэролайн Грэм cтр.№ 77

— На карту было поставлено гораздо больше. Чтобы выяснить, что именно, нам придется ненадолго вернуться в прошлое и еще раз спросить себя, что случилось несколько месяцев назад — точнее говоря, полгода — и почему Эсслин сделался после этого самоуверенным и заносчивым?

Барнаби умолк, и наступила тишина, среди которой вызревали подозрения и носились встревоженные взгляды. Плотная поначалу, она понемногу рассеялась, обрела осмысленность и ясность. Барнаби не смог бы сказать наверняка, кто первым указал на Эверардов. Понятно, что не он. Но будто телепатически его мысль передалась всем, сначала одна, потом другая голова повернулась в сторону братьев.

— Он обзавелся парочкой прихвостней, — сказал Николас.

— Не вижу ничего плохого… — выпалил Клайв Эверард.

— …и я не вижу… — подхватил Дональд.

— …в том, чтобы дружелюбно относиться…

— …и преданно восхищаться…

— …даже благоговеть…

— …перед несомненными талантами Эсслина…

— …и замечательным мастерством…

— Чертовы лицемеры.

Барнаби проговорил это так тихо, что присутствующие с минуту озирались по сторонам, не понимая, откуда прозвучало убийственное обвинение. Трой знал этот трюк, и почувствовал сильный выплеск адреналина. Барнаби подошел к тому ряду, на котором сидели братья, и произнес по-прежнему тихо:

— Гнусные, мерзкие, назойливые, злобные ублюдки.

Эверарды, побледнев, тесно прижались друг к другу, и их глаза настороженно сузились. Китти взглянула на них с возрастающим ужасом, Калли, сама не сознавая, что крепко сжимает руку Николаса, привстала с кресла. На скорбном лице Эйвери промелькнул внезапный отблеск надежды. Джойс почувствовала, что задыхается от тревожного ожидания, а Гарольд закивал. Его голова качалась взад-вперед, словно у китайского болванчика вроде тех, на которых иногда можно наткнуться в какой-нибудь антикварной лавке.

— Вы не имеете права говорить с нами подобным образом! — воскликнул один из братьев, быстро придя в себя.

— С каких это пор восхищаться актером стало противозаконно?

— Восхищаться. — Барнаби словно бы выплюнул это слово, и голос его зазвучал в десять раз громче. — Вы им не восхищались. Вы его презирали. Насмехались, потешались над ним. Водили его, куда вам вздумается, как медведя за кольцо в носу. А он, бедняга, никогда в жизни не имевший друзей, не усомнился, что настоящая дружба именно такова. Прихвостни? Скорее наоборот. Что бы это ни означало.

— Eminences grises? ^[93] — предположил Борис.

— И напрямую причастные к его смерти.

При этих словах Дональд Эверард вскочил с кресла.

— Слышали? — вскричал он, размахивая руками. — Это клевета!

— Мы будем судиться! — взвизгнул его братец. — Вам не удастся безосновательно обвинить нас в убийстве Эсслина!

— У нас есть свидетели!

— Все эти люди!

— Я не говорил, что вы его убили. — Барнаби с глубоким отвращением на лице отошел подальше. — Я сказал, что вы причастны к его смерти.

— Это одно и то же.

— Не совсем. Вы это поймете, если прекратите истерику и спокойно пораскинете мозгами.

Когда братья с недовольным квохтаньем уселись на место, Барнаби продолжил:

— Итак, перед нами марионетка, безвольный лицедей, которого кто-то тянет за ниточки. И что делают — так искусно, так хитро делают — эти кукловоды? Сначала они поощряют его неуступчивость. Я это слышал… «Ведь ты не намерен соглашаться, правда? Ты ведущий актер… разве ты не сознаешь свое могущество? Без тебя они ничего не смогут». Но спустя несколько недель эти довольно скромные шалости начали им приедаться. И они задумались, какую вообще пользу могут из всего этого извлечь. Поэтому они начали присматриваться в поисках чего-нибудь более интересного, и, подозреваю, примерно в это время Эсслин поделился с ними сведениями, которые вдохновили их на грандиозный замысел и вскоре привели к его смерти. Кроме того, сегодня мой сержант сказал кое-что, указавшее мне верное направление.

Сержант, внезапно оказавшийся предметом всеобщего внимания, попытался напустить на себя умный, скромный и важный вид. А заодно украдкой подмигнул Китти, которая подмигнула ему в ответ.

— Он отмочил довольно плоскую шутку, — продолжил Барнаби. С Троя сразу же слетела вся спесь. — Поиграл со словом «переворот», но, как иногда бывает, это напомнило мне кое-что недавно слышанное. Не знаю, помните ли вы, Китти?..

Китти, которая все еще строила глазки Трою, зарделась и спросила:

— Что, простите?

— Вы рассказывали мне, что Эсслин упоминал о театральном эффекте, который он собирался произвести на премьерном спектакле.

— Верно, упоминал.

— И потому, как он любовался собой в зеркало, облачившись в костюм, вы решили, что он имел в виду свое преображение в первом действии?

— Нет, это сказали вы, Том. Когда объясняли ту французскую фразочку.

Барнаби произнес фразу на французском языке, и Китти подтвердила:

— Именно ее.

— Вы уверены?

Китти огляделась. Что-то было не так. Все смотрели на нее. Внезапно ее обдало холодом. Что такого она сказала?

— Да, Том, уверена. В чем дело?

— В том, что я произнес другую фразу, хотя и похожую. — Старшему инспектору понадобилось два дня, чтобы разобраться в этом вопросе. — Я повторил сейчас то же, что сказал Эсслин: «coup d’etat». Государственный переворот.

— Боже… — вырвалось у Дирдре, и Дэвид, передав пса своему отцу, взял ее за руку.

— Две его фразы были неверно поняты. И в обоих случаях правильное толкование дает нам ключи к разгадке.

— А какая другая фраза, Том? — спросил Борис, единственный из всей труппы сохранивший спокойствие.

— Перед самой смертью Эсслин пытался рассказать нам, что именно его погубило. Он произнес лишь одно слово. Слово «спятил». Но сегодня днем я провел нехитрый эксперимент и теперь уверен, что на самом деле это было слово «дядя». И что если бы у него хватило времени произнести следующее слово, то это было бы слово «Ваня». Верно, Гарольд?

Гарольд снова принялся кивать головой.

— А вы, проходя за кулисами, взяли бритву, в антракте отклеили ленту, протерли ручку своим желтым носовым платком и положили бритву обратно на поднос?

Он достал из кармана старомодную опасную бритву и высоко поднял.

— Да, верно, Том, — любезно промолвил Гарольд.

— А поскольку все зрители могли бы присягнуть, что режиссер не покидал своего кресла, то вы были вне подозрений.