Эйвери готовил ужин. Ели они на кухне, поскольку стол в гостиной занимал великолепный большой макет декораций к «Дяде Ване». Тим целый час провозился с фонариком и цветным целлофаном, экспериментируя с освещением и делая заметки. Лично ему казалось, что макет больше напоминает виллу в Новом Орлеане, а не русскую усадьбу рубежа веков, но, когда свет просачивался сквозь закрытые жалюзи и падал на запыленную мебель, не оставалось никакого сомнения, что душная и гнетущая атмосфера создана безукоризненно.
— Надеюсь, ты понимаешь, что это лишь предварительные прикидки.
— Ты всегда так говоришь.
Тим переключил внимание на сад, светлый и просторный, живописно раскинувшийся под ярко-синим небом. Потом направился в кладовку, достал бутылку «Кло де Руа» и откупорил.
— Что ты готовишь?
— Ската.
Тим наполнил два бокала и поставил один рядом с плитой. Потом взял «Флойда о рыбе».
— Я думал, ты скажешь, что он не разбирается в кулинарии.
— В таких вопросах проявление пуризма будет излишним. Джойси не хотела оставлять книгу у себя — что при подобных обстоятельствах вполне понятно, — поэтому я ее забрал. Более того, — он попробовал подливу, — думаю, она окажется вполне неплохой.
Эйвери мысленно обругал самого себя за то, что оставил книгу на виду (обычно она лежала в глубине буфета под стопкой кухонных полотенец). Ему меньше всего хотелось напоминать Тиму об обстоятельствах смерти Эсслина. Ведь Тим признался Эйвери (и Барнаби тоже), что с самого начала знал о плане по низложению Гарольда, хотя и не участвовал в шантаже. Эсслин уверил его, что как только примет руководство театром, то не станет вмешиваться в вопросы освещения и сценографии, и Тим решил, что сможет запустить на премьере свой проект.
Теперь, конечно, он обвинял в случившемся себя. Если бы он не хранил тайну, если бы он рассказал ее Эйвери (то есть всей труппе), Эсслин мог бы остаться в живых. После ареста Гарольда Тим несколько недель просидел дома, мучимый угрызениями совести и чувством вины. Он почти не ел и совсем не занимался магазином, так что Николас даже бросил работу в супермаркете, чтобы помочь Эйвери, который из-за предрождественского ажиотажа совсем не справлялся в одиночку.
Кроме того, Эйвери предстояло разобраться в своих чувствах. Например, он испытал некоторое разочарование, поняв, что на первый взгляд смелое решение Тима использовать свое освещение на самом деле не заключало в себе никакого риска, поскольку он заранее знал, что Гарольд будет смещен. Но Эйвери доблестно смирился с тем, что его отношения со спутником жизни дали маленькую трещину, и по-прежнему готовил восхитительные блюда, если не был занят в магазине до самой полуночи, принимая заказы. Но Тим уже становится лучше. Почти таким же, как раньше. Эйвери осушил бокал и улыбнулся своему товарищу.
— Не заглатывай его так. Это же премьер крю.
— Кто бы говорил.
Эйвери переложил ската на овальное блюдо, и Райли, свернувшийся клубочком на венском стуле, похожий на пеструю подушку, спрыгнул (вернее, свалился) на пол. С тех пор как Лучик начал регулярно бывать в театре, Райли отказывался входить в здание и прятался, мокрый, дрожащий и несчастный, во дворе за мусорными баками. Эйвери не мог этого вынести, и теперь кот обосновался в их доме и зажил той жизнью, которую всегда представлял себе в самых заветных мечтах. Он добрел до тарелки и с упоением накинулся на рыбу. Конечно, это далеко не фазан по-перигорски, которого он ел прошлым вечером, но за свою сочность заслуживает восьми баллов из десяти.
— Я приготовил мороженое с шоколадной крошкой для пудинга.
— Мое любимое.
Эйвери посыпал овощи петрушкой.
— Но сегодня я не успел зайти в магазин, поэтому морковка, к сожалению, замороженная.
— Какой кошмар! — Тим внезапно опустил нож, которым нарезал багет. — А я думал, что здесь пятизвездочный отель.
— К кухне это не относится.
Тим засмеялся. Впервые за последние недели. Они принялись за еду.
— Ну как?
— Изумительно.
— Как ты думаешь… — пробормотал Тим.
— Не говори с набитым ртом.
Эйвери проглотил кусок и выпил еще вина.
— Вино божественное. Как ты думаешь, что нам подарить Нико на прощание?
— Мы уже подарили ему «Год короля»
[96].
— Но это было несколько недель назад. Он остается на «Дядю Ваню», так что не должны ли мы подарить ему что-нибудь еще?
— Не понимаю зачем. Мы его почти не видим из-за всех этих репетиций. Вместе с Калли.
— У нее большой талант, кстати сказать.
— Огромный. Я считал Николаса одаренным парнем, но она — настоящая звезда.
— Тим… ты не жалеешь… что Китти ушла из труппы?
— Нет, конечно. Не начинай.
— Я не начинаю. Правда.
Он и правда не начинал. Эйвери выдержал первый поистине сокрушительный удар по отношениям, которые были смыслом его существования, и теперь где-то в глубине души ощущал незыблемое спокойствие. Он сам не вполне это понимал. Он отнюдь не был уверен, что Тим больше не собьется с пути. Или что он сам в будущем не собьется с пути (хотя это казалось ему чрезвычайно маловероятным). Его личность словно бы научилась существовать в каком-то дополнительном измерении, которое поглощало или сглаживало обиды и неприятности. В очередной раз Эйвери порадовался такому неожиданно благополучному исходу дела и тому факту, что он по-прежнему живет полной жизнью, и улыбнулся.
— Чего такой довольный?
— Ничего.
— На тебя смешно смотреть.
— Ну… Я просто подумал, как приятно, что для хороших все закончилось хорошо, а для плохих — плохо.
— Я думал, такое бывает только в книжках.
— Не только, — сказал Эйвери и налил еще вина.
— Подбросите меня?
Барнаби и Трой собирались уходить из отделения. Трой, туго затянув пояс на плаще, вынул блестящую пачку сигарет и уже предвкушал первую затяжку. Барнаби надел пальто и добавил:
— Вам как раз по пути.
Сержант ничего не ответил, и старший инспектор сказал:
— Можете курить, если хотите.
«Ничего себе. В собственной машине. В свободное время. Тысяча благодарностей».
Трой заметил, как брови начальника, сегодня больше обычного похожие на растрепанную щетку для мытья посуды, вопросительно поднялись.
— А где ваш «орион», сэр?
— Джойс отвезла его на техосмотр.
— Только я не сразу домой… я собираюсь завернуть в «Золотых лебедей».