— Дирдре! — крикнул Гарольд. — Поторопи их! Перемена декораций занимает в два раза больше времени, чем вся эта чертова пьеса.
— Если бы он читал ремарки самого Шеффера, то знал бы, что во время перемены декораций действие не должно прерываться, — шепнул Николас Дирдре, которая только что проверяла на прочность новую мебель, нагроможденную в кулисах, после чего вернулась в свою кабинку.
— Думаешь, Гарольд будет заморачиваться со скукотой вроде авторских ремарок? — с неожиданным ехидством ответила Дирдре. — У него свои идеи. Ненавижу эту сцену. А ты?
Николас кивнул и приготовился к выходу. Оба они не любили сцену «Похищения из сераля» по причине освещения. Когда Гарольд потребовал включить красный прожектор, Тим попытался ему возразить. В ответ на это Гарольд неторопливо, как будто разговаривая со слабоумным ребенком, объяснил свой замысел.
— Все это про сераль. Правильно?
— Ну да.
— Иначе говоря, про бордель. Правильно?
Тим пробормотал: «Неправильно», но спорить не стал.
— Иначе говоря, про заведение с красным фонарем. Следовательно… Надеюсь, мне не придется дальше распинаться. Знаю, Тим, это кажется слишком театральным, но такой уж я режиссер. У меня пристрастие к смелым эффектам. Если хотите бледного натурализма, сидите дома и смотрите телевизор.
Николас всегда радовался, когда эта сцена заканчивалась. Он чувствовал себя, как будто плавает в крови. В этот раз он ушел за кулисы, недовольный своей игрой и раздраженный на самого себя. Ему вдруг вспомнилась тайна Эйвери и Тима. Он задумался, в чем она могла заключаться. Скорее всего, какой-нибудь пустяк. Ничего скандального по сравнению с его собственным секретом. Лучше бы они сразу ему все рассказали или вовсе не заводили этого разговора. Пожалуй, в перерыве он попробует прижать их к стенке.
Николас заговорщицки подмигнул Дэвиду Смаю, ткнул его в ребра кулаком и направился в гримерную. Когда Колин вернулся из мастерской, Дэвид подскочил к отцу с вопросом, не кажется ли ему, что Николас голубой.
После еще трех репетиций разногласия по поводу опасной бритвы так и не разрешились. Когда настало время пустить ее в ход, и Дэвид с почтительным видом держал в руках поднос, на котором находились вода, деревянная мисочка с пеной, бритва и полотенце, действие приостановилось. Эсслин вышел на авансцену и вызывающе оглядел третий ряд. Эверарды, моргая глазами, словно ящерицы, вскочили со своих мест. Тим и Эйвери, предчувствуя близкий скандал, вышли из осветительной ложи, и все сценические рабочие собрались вокруг. Гарольд поднялся и с угрожающим видом направился к сцене.
— Ладно, мои дорогие! — воскликнул он, всходя по ступеням. — У нас сложилась спорная ситуация, и я предлагаю обсудить ее вместе, прежде чем я предложу одно из собственных решений, которых у меня, как известно, несметное множество.
Тишина.
— Ведь никто не скажет, что я не открыт для новых идей, вне зависимости, откуда они исходят.
Тишина стала необычайно глухой и безжизненной, словно ее огрели бейсбольной битой.
— Николас? Кажется, ты готов что-то предложить?
— Он всегда готов, — сказал Эйвери.
— Ну что же… — сказал Николас. — По-моему, сцена выйдет не менее впечатляющей, если Сальери будет стоять спиной к публике. Один экспансивный жест… — Он поднялся на ноги, чтобы показать, как это должно выглядеть. — Примерно так…
— Я не согласен, — взвился Эсслин. — Ты просто хочешь погубить мою роль. Неужели ты думаешь, что я сыграю самый волнующий эпизод за всю мою карьеру, стоя спиной к залу?
— За какую карьеру?
— Конечно, всем известно, что ты завидуешь…
— Я? Завидую? Тебе? — Николас зашипел, словно сало на сковороде, ибо это утверждение было довольно справедливым. — Ха!
— На твоем месте я бы поскорее залез обратно в свое болото, Николас, — хохотнул кто-то из Вентичелли. — И квакал бы уже оттуда.
— Да, — согласился его брат. — В Гримпенскую трясину.
— Идите к черту! — огрызнулся Николас. — Не хватало мне выслушивать, что говорят эти два никчемных прихлебателя.
— Тише, тише! — просиял Гарольд. Он обожал, когда его актеры показывали свой темперамент, ибо по недомыслию полагал, будто в этом признак истинного таланта. — И правда, Эсслин, ведь это будет выглядеть довольно эффектно…
— И слышать об этом не желаю, Гарольд.
Все подскочили от удивления. Столкновений между главным режиссером ЛТОК и ведущим актером еще не происходило. Гарольд давал указания Эсслину. Эсслин поступал по-своему. Гарольд смотрел на его непокладистость сквозь пальцы. Так было всегда. Теперь все взгляды были прикованы к Гарольду в ожидании, что он предпримет. И там было на что посмотреть. По его раскрасневшемуся лицу пробегали самые разнообразные эмоции. Удивление, возмущение, ярость и, наконец (после долгой борьбы), покорность судьбе.
— Очевидно, — начал он, собираясь сказать что-то совершенно невероятное, — я никогда не сумею заставить актера выполнить то, что полностью чуждо его исполнительской манере. Это просто будет выглядеть вымученно и неубедительно. — И быстро закончил: — У кого-нибудь есть еще идеи?
— Так что в итоге с этими штуковинами для поддельной крови? — спросила Роза. — О которых мы говорили раньше.
— Ничего не получается. Вернее, — решил свести счеты Гарольд, — у Эсслина ничего не получается.
— С первого раза и не может получиться, — возразил Эсслин. — Нужно попрактиковаться, а это невозможно, когда вы постоянно орете мне в лицо: «Molto costoso!»
— Тогда тебе надо притвориться, будто ты истекаешь кровью, — сказала Роза, приторно улыбаясь. — Уверена, если это получается у других, получится и у тебя.
— Да уж! — сказала Китти, удрученно переглянувшись с мужем. Этот взгляд выражал не только мнение, что Роза завидует нынешнему счастью бывшего мужа, но и предположение, что у нее не все в порядке с головой.
Помощник режиссера откашлялась.
— Послушаем оракула, — прошептал Клайв Эверард.
— Считайте, проблема уже решена, — поддакнул его брат.
— Может быть, — нерешительно начала Дирдре, — наклеим на лезвие прозрачную ленту? Думаю, заметно не будет.
Последовала пауза, потом Гарольд издал глубокий вздох.
— Наконец-то. — Он насмешливо и укоризненно кивнул. — А я все думал, кто первым это предложит. Лента у тебя при себе, Дирдре?
— Ну да…
Она осторожно взяла бритву, лежавшую на подносе у Дэвида, за ручку и перенесла к себе на стол. Открыла хозяйственную сумку. Оттуда выкатилась клейкая лента, а следом — бутылка молока. Дирдре вовремя подхватила молоко, села у настольной лампы, взяла ленту и принялась на ощупь выискивать ее кончик. Наконец отрезала от ленты полоску и приложила ее к лезвию бритвы. Полоска оказалась слишком короткой (надо было отмерить, прежде чем отрезать) и слишком узкой, чтобы полностью покрыть лезвие. Она замешкалась, раздумывая, отклеить ли эту полоску, прежде чем попробовать снова, и решила лишний раз не дотрагиваться до блестящего лезвия. При одной мысли об этом ее руки начали потеть. Она почувствовала жар и волнение, ей казалось, будто все наблюдают за ней, подняла голову и обнаружила, что так оно и есть.