Внутри у Шона все сжалось и похолодело.
— Нет.
— Что нет?
— Я совсем не справляюсь.
— Я же только что показала тебе результаты тестов...
— Плевать мне на тесты. — Лили вздрогнула. — Слушай, ты
можешь сколько угодно показывать мне ее результаты, но это не меняет того
факта, что Чарли по-прежнему отстает, Камерон участвовал в акте вандализма, а
малышка не знает, как называть меня. — Взволнованный, он встал и начал мерить
шагами комнату. — Все очень плохо. Их родители умерли, и никакие тесты тут не
помогут. Я пытаюсь делать все правильно, но не могу заменить их. — Шон
чувствовал, что ходит по лезвию ножа, пытаясь удержать на плечах тяжкий груз и
при этом не утратить надежду.
Лили оцепенела, казалось, она была напутана.
— Шон... я ценю твою откровенность. Ты говорил об этом с
доктором Саш?
— Черт побери, да, я говорил с ней. У меня скоро язык
отвалится от всех этих разговоров. Она утверждает, что со временем улучшения
станут заметнее, но эти дети живут сейчас и страдают тоже сейчас. Она хочет,
чтобы я начал ходить в группу поддержки, вроде «Родителей-одиночек», но где мне
найти время для этой группы?
— Не знаю, что тебе сказать, чем еще тебе помочь. Я не могу
взмахнуть волшебной палочкой и сделать так, чтобы все изменилось. Никто не
может. Но мы должны работать над этим. Например, с Чарли. Ее результаты
обнадеживают.
— Она катится под гору, а ты говоришь, что это обнадеживает.
— Нет, у нее есть положительные сдвиги, которых никто не
ожидал. Очень многообещающие сдвиги, — добавила Лили. — Но я пригласила тебя
сюда прежде всего для того, чтобы обсудить планы на лето. По-моему, Чарли нужны
интенсивные летние занятия, чтобы подготовить ее к четвертому классу.
— Объясни мне, что значит «интенсивные занятия».
— Индивидуальные уроки. Раньше я рекомендовала Институт
чтения в Портленде, но сейчас все изменилось. Она пережила столько потрясений,
что, наверное, ей лучше остаться летом дома и поработать с репетитором. Двух
часов в день будет достаточно.
— Сколько стоят твои услуги?
Лили постучала карандашом по столу.
— Я не могу стать ее репетитором.
— Почему нет?
— Мне будет трудно оставаться в профессиональных рамках при
тех личных отношениях, которые связывают нас с Чарли.
— Не вижу в этом проблемы. Тебе не нужно оставаться в
профессиональных рамках с Чарли. Это правда личное.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, но... У меня есть принцип —
относиться ко всем своим ученикам одинаково. Иначе будет нечестно.
— К черту честность, — взорвался он, снова вскочив с места.
Карандаш перестал стучать.
— Прошу прощения?
— Я сказал: «к черту честность». Это нечестно, что родители
Чарли умерли, и она оказалась со мной. Это нечестно, что я ничего не могу с
этим поделать. Так что не говори мне о честности.
— Шон, почему бы тебе не присесть?
— Потому что я не хочу сидеть!
— Чего же чего ты хочешь?
— От тебя? Я хочу, чтобы ты хотя бы раз признала, что эти
дети особенные. И что относиться к ним нужно по-особому. — Шон видел, что она
готова признать это. Сейчас перед ним сидела не просто учительница, а настоящая
Лили, и ее сердце болело за Чарли так же, как и его. Наверное, неправильно
искать утешения в ее страданиях, но теперь Шон хотя бы не чувствовал себя таким
одиноким.
Слезы навернулись у нее на глаза. Она сглотнула и сжала
веки; слезы исчезли. Может, это была просто игра света.
— Так ты сделаешь это? — спросил Шон.
— Я не могу, — ответила она. — Я знаю, что эти дети
особенные. Я обожаю их, готова душу за них отдать, но что с того? Что если ты
переедешь, женишься или случится что-то еще? И тогда я останусь без них, а они
— без меня. И я ничего не смогу с этим поделать.
— Подожди минутку. Так ты не можешь быть частью их жизни,
опасаясь того, что мы передем или что-то случится?
— Им нужна стабильность. Если люди будут вторгаться в их
жизнь, а потом исчезать, у детей возникнут проблемы. — Хотя Лили и не ответила
на его вопрос, она смотрела ему прямо в глаза.
Шон понял, что она хотела сказать этим взглядом. Мора. Еще
недавно она была с ними, а теперь ее нет. Дети вели себя так, словно не
обратили особого внимания на ее исчезновение, однако, возможно, он просто
чего-то не замечал.
Шон продолжал мерить шагами комнату.
— Не понимаю тебя! Ты так беспокоишься о будущем, что
забываешь о настоящем. Но ведь жизнь — это то, что происходит сейчас, а не то,
что будет происходить через месяц или через год. Поэтому, если сейчас ты
боишься, это означает, что ты живешь в страхе.
— Я думаю о детях. Это не означает, что я боюсь...
«Ну конечно». — Шон посмотрел в ее испуганные глаза.
— И что?
— У меня нет никаких прав на них, потому что их воспитываю
не я, и, значит, не могу возложить на себя эту ответственность.
— Откуда ты это взяла?
— Из завещания Дерека, вот откуда.
— Спроси лучше меня.
— Что?
— Спроси меня. Их законного опекуна. Человека, который в своем
завещании отдал детей тебе. Спроси, являешься ли ты частью их жизни и имеешь ли
право сказать о том, что касается их будущего.
— Я не сомневаюсь в тебе, Шон. Но подумай: что, если тебе
удастся наладить отношения с Морой? Или ты встретишь другую женщину, с которой
захочешь провести всю жизнь? Едва ли ей понравится, если я буду торчать в вашем
доме как какая-то престарелая тетушка.
Шон не верил своим ушам.
— Так ты боишься любить этих детей, опасаясь, что они не
всегда будут в твоем распоряжении?
— Потому что жестоко создавать у них впечатление, будто я
часть их жизни, когда на самом деле это не так.
— Это чушь, Лили, и ты сама это знаешь. Дети без ума от
тебя. Чарли нужно, чтобы ее репетитором была ты, а не какой-то чужой человек.
Возвращаясь домой, Шон пытался разобраться в том, к чему они
с Лили пришли в результате этого разговора. Пожалуй, ни к чему. Впрочем, не
совсем так. Кое в чем он был теперь уверен. В том, что зачесанные назад волосы,
очки и туфли на низких каблуках иногда выглядят сексуально. Поначалу Шон видел
в Лили только немного занудную, консервативную подругу Кристел, но теперь
смотрел на нее по-другому.
Шон думал о том, что надето у нее под этим чистым, застегнутым
на все пуговицы свитером. Соблазнительный бюстгальтер или удобный хлопковый
топ? Каковы на ощупь ее гладкие темные волосы? А эти губы — какой у них вкус?