– Ничего, змей, долго ли круг пробежать… сейчас и остановишься…
Дул ветер, осыпало снежной крупой, вырывавшейся на свет из черного небытия. И рассекая и ночь, и непогоду с прожектором во лбу восторженно посвистывал железный дракон… Вот и вырвался навстречу! «Ах – да, да! Ах – да, да!» – угрожающе лязгал он. Федор поднял над плечом красный фонарь и шагнул на полотно…
Электровоз, не сбавив скорости, пошел греметь по очередному кругу.
12
Рано утром Лычка уходил на дежурство. Шел и ругал идиотскую погоду, науку и Чернобыль, но даже не думал о громыхающем по кольцу составе – погоняют да кончат! Ругал он и чиновников ГАИ: никак не оформят права – ездил бы на своей «Нивушке», и никаких проблем.
Уже издалека Лычка увидел, что кто-то валяется на земле, раскинув руки. А так как это всего шагах в десяти от полотна, то и ясненько – кого-то уделали… Он тотчас узнал Серого. «Нет, козлик, подходить нельзя, чтобы никаких подозрений и толков – найдут другие». Уже перешагнул на переезд – и оглянулся. Глаза Серого были открыты – и никакой крови ни на нем, ни рядом, руки-ноги на месте. «А, может быть, пьяный рухнул?» – подумал Лычка и посочувствовал, вернулся.
– Ты живой, Серый? Кто на тебя наехал?
В это время, гася скорость, с грохотом и стуком наехал состав, и Лычка увидел как перекосилось лицо Серого – живой.
– Серый, да ты живой! Ты что, нажрался? Я ведь тебя не дотащу – в тебе сто тридцать… Серый, скорую вызвать?
Серый молчал.
Через неделю Федора выпустили из больницы, половину этого времени он спал. Физически, казалось, он был здоров, как и прежде. И голова не болела. Единственное, что он сам заметил за собой, так это то, что у него не стало желания говорить – никогда, ни с кем, даже с женой и детьми. А со стороны глядя, от Серого остался только футляр. И уже не Федор – Феденька.
И жена, и дети были здоровы, и только у Веры залегла синева под глазами. Федор, пристально вглядываясь, как будто узнавал своих. А над запеленутым Мишей он долго стоял, свесив голову, и что-то шептал. Когда же Вера предложила ему поесть, он кивнул в ответ, повернулся к иконам и молча перекрестился.
– Федя, а ты больничный взял? Тебе когда на работу? – мимоходом сознательно спросила Вера.
Федор молчал, как будто сосредоточенно вспоминая, о чем идет речь, затем пожал плечами и вяло ответил:
– Не знаю, Вера. Какая работа? Никакой работы…
И тогда уже Вера наверно поняла, что это – иной Федор.
Действительно, началась иная, иного ритма и уклада, жизнь. С особой страстью Федор брался за хозяйственные дела – это для него стало основным делом: земля, коровы, пруд… А однажды с утра он исчез и возвратился домой только ночью. В мешке он принес отменный столярный инструмент – «Лев на стреле». И сколько Вера ни спрашивала, откуда это он принес, у кого купил – тщетно, Федор молчал. Верстак хранился отменный. Тогда же он и сладил первый крест для местного кладбища. И потянулась старая Братовщина с заказами для обновления могил…
Недели две вовсе не гремели по кольцу составы, казалось, отступилась сатанинская рота, разгулявшаяся к началу мая. Однако в один день ближе к вечеру засвистел электровоз. Со стороны Федора внешне не проявилось никакой реакции. Но уже через полчаса он вышел из дома странно вооруженный: на шее у него висела средних размеров икона Георгия Победоносца; в руках небольшое ведерце с водой и длинноворсая кисть. Он прошел через задворки мимо кладбища, где паслись теперь уже две коровы, угостил их из кармана корочкой, погладил и ходко пошел к западной стороне железнодорожного кольца. И когда гремящий состав выкатил навстречу, Федор махнул кисть в воду и с возгласом:
– Сгинь, сатана! – окропил электровоз сверху вниз и слева направо. И еще, и еще, насколько успевала рука; и он точно надвигался на грохочущее чудище, и с каждым взмахом руки лицо его менялось, в нем возгоралось что-то самоотверженное и восторженное… Состав уходил на очередной виток, а Федор продвигался ему навстречу. И уже заранее нетерпеливо окунал он в воду кисть – и воинственно кропил гремящего змия, победно восклицая:
– Вон, сатана! Сгинь, сатана! – и так до тех пор, пока в ведерце не иссякла вода. Тогда Федор восторженно потряс в воздухе кулаком и пошел от переезда домой.
Вот так началось его затяжное единоборство. Кажется, тогда и появилось в обиходе Братовщины ласкательное – Феденька… Всякий раз возбужденный Федор, возвращаясь домой, ставил ведерце с кистью в чулан, прятал икону – и спокойно занимался своими повседневными делами. И не пропускал ни одного заезда ни летом, ни зимой, а разок в месяц обходил все кольцо – и кропил его, и возглашал: «Сгинь, нечистый, сгинь, сатана!» И не просто водой он кропил, но всякий раз добавляя в ведерце крещенской или освященной воды, за которой сам и ездил в церковь. Его уже знали и машинисты, и, каждый раз, завидя его, зубоскалили из окна. Но однажды состав вдруг вырвался из кольца – и вагоны раскидало по внешней стороне. Следственная комиссия так никаких выводов и не сделала. Но месяца три в Братовщине была тишина.
А потом грянула и другая оказия. Вера, как староста церковной общины, в конце концов отсудила у Ведомства «помещение склада», однако время шло, а склад не освобождали. Вера извелась бегаючи по инстанциям и однажды заплакала от обиды и беспомощности. И тогда Федор молча взял решение суда и пошел в Ведомственную управу. Нашел главного, вошел в кабинет и коротко объяснился:
– Увози там все. Или завтра в обед буду выкидывать.
Главный знал, с кем имеет дело, и решил отболтаться:
– Хорошо. Завтра с утра начнем вывозить.
– Смотри, – предупредил Федор и потряс кулаком.
Утром, понятно, никто ничего вывозить не начал. А когда после обеда новый Иван Семенович пришел в Братовщину, то нашел полный разгром.
– Замок сорван, двери настежь, – докладывал кладовщик, – и этот дубина выкидывает все подряд за ограду. Хотел было его пугнуть, так он схватил ломик и меня самого пугнул…
Главный молчал, и наконец сказал:
– И правильно делает. Давно надо было убраться… только вот куда?
Братовщина торжествовала:
– Ишь, голуби, с Феденькой шутить решили, да он у нас щит небесный!.. Погодите, у нас еще четыре Сереньких бегают…
13
Так и жили в нужде и заботах, тяжело и до бесконечности однообразно. И уже казалось, не будет никаких перемен и отклонений, когда вдруг – как гром среди ясного неба! – Вера понесла пятого. Когда и Федор узнал об этом, он рассеянно улыбнулся и сказал:
– Вот и хорошо…
А Вера срочно поехала к отцу Михаилу.
– Роди. Господь не оставит тебя. Причащайся два раза в месяц, – и благословил ее батюшка, и успокоил.
И она понесла дальше.