Федор (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Борис Споров cтр.№ 39

– Спят?

– Не слышно. – Дверь в горницу была закрыта.

Федор ел вяло, без охоты. Наконец он достал из холодильника водку, налил в чайную чашку. Вера не стала возражать, хотя и продолжался Великий пост.

– Странно, правда, если Бог всесилен, зачем понадобилась вера. Вот ведь живет человек и дышит воздухом, и человек не может усомниться в существовании воздуха. Мог бы Господь вложить в сознание человека то, во что я призван верить?

– Это меня ты спрашиваешь?

– Кого же еще…

– Федя, я ведь не богослов, чтобы тайны Божии толковать.

– А как же без этого верить?

– Очень просто. Мне дано Евангелие – и я верую тому, что открыто в нем. А большего я и не вмещу, измерение не то.

– Вот и получается – все на предположениях, а не на факте. Надо верить… можно бы и без веры обойтись. – Он помолчал, рассеянно шаря вилкой по тарелке. – Вот и по части смерти – тоже: человек, говорят, бессмертен! А все мрут и мрут как мухи. И земля-то вся одета прахом. И в лучшем случае я могу поверить, что душа, если она существует, бессмертна, продолжает там трепыхаться, но тело, но Воскресение миллиардов и миллиардов – это по-моему темно… Во что я призван верить?

Вера тихо засмеялась:

– Федя, Федя, милый человек, да на это все миллиарды не могли и не могут ответить прямо, а ты меня пытаешь… Господь побывал на земле в образе человека и показал как есть, как будет – и вот этому я верю, в это верую. И все! Мы уже не первый раз об этом. И ведь все просто…

– Было бы просто, если бы бессмертие не на веру принималось, а было бы реально. Если бы я, на земле смертный, видел бы, например, деда своего в его бессмертии. Вот это просто… А бессмертны, тогда и преступления великого в убийстве нет – годом раньше, годом позже. А ведь у креста на полигоне и митрополит говорил как о преступниках: одни за дорогой в дачах, а другие в ямах истлели. Есть разница! А мне говорят: да ты бессмертный. А я и отвечаю: если человек бессмертен, то убийство бессмертного не такое уж тяжкое преступление. Вот скажи мне, дурному: почему убийство объявляется преступлением и даже карается нередко смертью. Преступление за преступление?.. А если справедливое убийство? Если человек-злодей – и его переселяют в мир иной путем убийства. Это разве преступление? Ведь он бессмертен – там его и перевоспитают. – Глаза Федора сузились и подрагивали, и весь он подрагивал, как будто выбирал место и время для броска…

И Вера вздрагивала, потому что ребенок буянил – ударял то в один бок, то в другой. И ей хотелось радоваться, а не спорить. И в то же время она вдруг увидела провальную тьму, в которую сам себя ввергал ее муж.

– Федя! – тихо вскрикнула она. – О чем ты говоришь? Убить и оправдать – никак нельзя! Ведь в человеке убивают и Бога… Господи, помилуй… Федя, кто тебя в пропасть тянет?.. Даже самоубийц Церковь не отпевает. Это же сатанинство, Федя… Побойся Бога, что ты говоришь…

– Так что же? – беспощадно продолжал Серый, – значит, лучше быть убиту, чем убить?

– Замолчи, Федя! Конечно же – лучше…

– Тогда не убитых надо жалеть, а тех кто убил…

Вера побледнела смертельно, губы ее изогнулись и задрожали. И Серый очнулся:

– Вера, ты что, Вера… Брякнул я, не подумал, Верочка. – Он быстро поднялся и стал целовать ее глаза, нос, губы – и слезы размазывались по щекам.

Радостно засвистел электровоз, в замкнутой цепи громыхнули вагоны и покатилось нарастающее лязганье по кругу – и почему это они чаще ночью или на ночь запускают составы?

В горнице, наверно во сне, заплакал Николка.

В другой раз разговор зашел о Церкви и о молитве: может ли молитва своя или священника избавить от неминуемой беды, что-то упредить или остановить. Казалось бы, разговор как разговор, но исподволь вновь переключились на смерть. Может ли молитва отвести от человека его убийц?.. И опять Вера едва не впала в истерику. В конце концов она сказала:

– Федя, пожалей меня и ребенка, отложи все эти страсти. Рожу – тогда о чем хочешь. Не изводи нас, не надо.

Он сдвинул брови, набычился и тихо ответил:

– Прости, женушка. Я что-то отупел… все оправдание ищу то вере и неверию, то жизни и смерти… Перестройка, – сказал и вышел.

Подобные разговоры больше не повторялись.

Погода испортилась – похолодало. Но Вербное воскресенье выдалось солнечное, и как-то празднично было с утра.

Вера затворила постные пироги с капустой. Дети потешно играли в учителя: Петруша был учителем, а младшие братья – учениками. Они повторяли мать – это надо видеть!.. Федор снял с чердака разобранную детскую кроватку, две старых прогулочных коляски, из двух надо было собрать одну, и, подхватив это все под обе руки, ушел в другой дом, чтобы ради Вербного не работать, но и дурака не валять. И все бы ладно, но змей сомнения и страха неопределенности неотступно следовал: истекал месяц срока – и сердце изнемогало – а вдруг! Так и думалось, и думалось, хотя и было окончательно решено – ни шага… Он уже собрал кроватку, расклинив гнезда разболтавшихся шурупов, смазал оси, чтобы коляски не визжали, зашплинтовал – и сел перекурить… О новой работе Серый не думал: если обойдется – там видно будет, а не обойдется… А что, вот так подкатят на машине – и пикнуть не успеешь, из-за угла и притюкают. А то с глушителем, тихонько откроют дверь… И Серый едва не вскрикнул. От напряжения голова опьянела, холодными мурашками покрыло спину: дверь бесшумно отворилась, и на пороге предстал Лычка. И такая-то выразительная сцена немая: один с сигаретой на детской скамеечке, другой – в дверях затылком уперся в косяк. И оба молчат.

– Или готовишься?

– Готов, – негромко ответил Серый, подумав: «Неужели он, неужели его и напустили? Не может быть – слишком дешево». Под руками ничего не было, и Серый потянулся за молотком.

– В роддом собралась?

– Собралась. – «Нет, он наверно, предупредить».

– А то я смотрю, у моей учебный год кончился…

– Не знаю. – «Не подставлять спину».

– Вот еду и думаю: заглянуть надо.

– Заглядывай, – и вновь напрягся: Лычка склонился за косяк: прихватил объемистую сумку и перешагнул через порог.

– А ты что – хмурый?

– Да так – настроения нет. – «Как будто не знаешь, в чем дело. Вот ведь как: в одной школе учились, дружили…»

– Настроение и поправить можно, – с усмешкой сказал Лычка и вытянул из сумки за горлышко коньяк.

«Стерва, отравить пришел – коньяк! Ну, на это мы не клюнем»:

– Чего ради?

– А ничего – Вербное, говорят.

Серый поднялся с молотком в руке, решив, что в любом варианте так просто он не подставится.

– Давно ли в гости со своей посудой ходишь?.. Садись. – Сам выставил на стол корзиночку с хлебом, из холодильника блюдо с солониной, початую водку и прихватил из буфета два фужера – и стол голов. – Коньяк убери – жену угостишь.