Федор (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Борис Споров cтр.№ 17

«Что он ослеп – на сто процентов. Но как он слепой управлялся?.. И почему это батюшка сказал: "Отец Петр"?.. Какой же он отец? Не пустословит же батюшка. Спросить или не спрашивать?.. Если надо, сам скажет…»

Уже и тетрадь раскрыта, и дедушка, укутав плечи платком, подсел к столу и устремил взгляд в неопределенность, когда Вера неожиданно сказала:

– Записи твои я и сама прочту, ты мне рассказал бы о том, чего не записывал. Наверно ведь не записал, как и почему тебя отстранили от учительства и как ты вновь стал учителем?

Петр Николаевич потряхивал головой и улыбался рассеянно.

– Так, так, внучка, дело говоришь… Вот если бы я помнил, что там понаписано, тогда бы уж наверно… В иной год ведь ни слова не записывал, в иной – две-три страницы… А по учительству, может быть, и записано. Я ведь, Верушка, не личный дневник вел, а общественный, дневник села. По школе все записывал: сколько детей, какие классы какой наполняемости, потому что это показатель рождаемости. Сколько больных детей в селе… А вот теперь лежал и думал: откроют церковь да станут отстраивать, а какая была ограда – и не знают. А я в тетради все и записал: сколько рядов кирпича поверх земли было в основании, какие столбы из кирпича и какие звенья. Кованое звено нарисовал и ворота – все увезли при

Никите сумасшедшем, на свалку. Ковать-то теперь никто не станет…

– А ты что, думаешь, что церкви открывать начнут да ремонтировать? Ой, ли!

– К тому идет. Они уже пары выпустили, менять машину станут. Назад поедут… Ты и доживешь.

– Не знаю, не знаю…

– Только вовремя успеть зарегистрировать общину… православного государства, факт, не будет, а все равно… И могилы знать надо. Я и могилы на плане именами обозначил, понятно, не все… А Быково взять – что там? Ты скажешь: воинская часть, глухой забор вокруг, чекисты…

– Так и скажу.

– А я не так: десятки лет там по ночам людей расстреливали.

– Ты что говоришь, дедушка?! У моей подружки там дедушка работал!

– То и говорю, что записывать нельзя было, и рассказывать – тоже. На смертном одре иногда и открывались.

– Привозили и стреляли – без суда?

– Наверно, и по суду. Не в том дело. А вот знали – и молчали, делали вид, что ничего не знают. Сколько там лучших людей положили.

– Страх-то какой, дедушка, и рядом…

– Э, внучка, видать, по грехам… Все молчали, и я молчал, а скажи хоть соседу – тебя завтра за тем же забором и шлепнут. Донесут – вот падение какое… В начале тридцатых годов отгородились.

Вера заплакала. Поднялась из-за стола, упала на колени перед иконами. А он тем временем продолжал:

– А ты спрашиваешь, «что не записал?»… Придет время, станут говорить: «Да что старое вспоминать, покойников не воротишь…» А такое старое нельзя забывать. За такие-то дела и земной суд должен быть… Только ведь знали и соглашались, потому что считали коммунизм делом правым. Соблазнились раем на земле – вот грех…

Где-то за окнами остановилась машина, стукнули дверцы, зазвучали сильные голоса. Петр Николаевич прислушался.

– Федя, наверно, с дружком приехал… Что это они там выгружают?

Вера выглянула в окно – и содрогнулась: грузовая машина с открытым задним бортом стояла посреди улицы, и Серый выволакивал из кузова на свое плечо готовый деревянный крест с мощным бревенчатым основанием. Крест, видимо, был настолько тяжел, что даже натаскивать его на плечо было затруднительно. Но вот центр тяжести пойман, Серый выпрямился во весь рост, качнулся, для устойчивости переступив с ноги на ногу, развернулся и медленно пошел во двор… И представилась дорога бесконечная, и нет ни души на этой дороге – и уходит, уходит по ней под гнетом неподъемного креста человек – и человек этот Федя Серов, сосед, и не осилить ему крестную ношу… И Вера как будто из отчаяния в душе своей воззвала: «Господи, помоги ему!» – И мираж исчез, и видно было, как Серый вошел с крестом во двор, а уже через полминуты вышел оттуда, отряхивая и потирая ладонью плечо. Он что-то сказал шоферу, они закрыли задний борт и пошли в избу.

– Так что там? – спросил Петр Николаевич.

– Да ничего, телевизор привезли.

– У него есть один.

– Может, не себе или цветной.

– А я думал – крест, – и глубоко вздохнул. – Тебе ведь восемнадцать уже, – точно подумал он вслух. – Вот и муж рядом ходит.

Вера и зубами стукнула:

– Да ты что, дедушка? Ты что мне сулишь?! Да ему, наверно, уже лет тридцать, старик уже… Господи, дедушка, да ведь он женатый. У него семья – резко понизив голос, заключила она. А дедушка беззвучно засмеялся:

– С такими шлендами семей не заводят, с такими блудят… Лет ему двадцать восемь. Да и к слову я это сказал, не то что прямо: выходи замуж.

– И вот, Верушка, еще какая загадка – есть о чем подумать… Правда, об этом я что-то хотел записать, не помню. Ондрюшину тропу я знал и хаживал по ней с детства. Так вот кольцо-то железнодорожное точнехонько легло по Ондрюшиной тропе.

– Дедушка, дедушка, – Вера укоризненно улыбалась, как если бы он видел ее улыбку, – я вот какую страничку ни открою, какую ни прочту – всюду у тебя такая идея или мечта, что Братовщину будут восстанавливать – и даже в прежнем виде и качестве, скажем, какой она была сто лет назад. Но ведь обратного хода нет. Тысячи сел и деревень назвали неперспективными и стерли с лица России. И это не только злая воля, но и историческая неизбежность, а что-то и технический прогресс диктует. А Братовщина и вовсе в кольце, на ведомственной земле. Иногда я просто не могу понять, зачем вообще Братовщина? Кончилось время Братовщины, а если так, то куда-то к живому переселяться надо. Другое дело, что затраты не оплачивают, а люди в бедности… Понимаешь, идеи твои устарели. Ты пытаешься плыть против течения, а это пустая трата сил.