Кох-и-Нур. Семейные трагедии, коварные заговоры и загадочные убийства в истории самого большого алмаза - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Далримпл, Анита Ананд cтр.№ 29

Только когда большинство из них выжили, Хонигбергера вызвали во дворец.

Хонигбергер и не надеялся, что его первым королевским пациентом будет сам махараджа, но он, по крайней мере, ожидал, что пациентом будет человек. Однако им оказалась лошадь. «Необычайно высокое» ^[181] создание предстало перед озадаченным врачом. Жеребец был передан в качестве знака дружбы королем Англии Георгом IV, и хотя животное содержали в королевских конюшнях, у него появились болезненные язвы на ногах. Хакимы попробовали все лучшие способы лечения, но это не помогло, и Хонигбергера вызвали в качестве последней надежды. Он много трудился для сохранения здоровья и жизни лошади, но она умерла в конвульсиях у его ног. Такой результат, возможно, завершил бы карьеру врача в Лахоре, но мягкость, которую Хонигбергер проявлял в отношении больного животного, впечатлила Ранджита Сингха.

Махараджа предложил молодому врачу должность, позволяющую практиковаться на людях и получать за труд хорошие деньги. Несмотря на щедрость своего благодетеля, Хонигбергер втайне придерживался о нем нелестного мнения, описывая Ранджита Сингха как человека «очень низкого роста» ^[182], который, когда был верхом на лошади, «выглядел, словно обезьяна на слоне» ^[183].

Махараджа даже предложил доктору командовать артиллерийским дивизионом. Другие белые люди в армии Ранджита Сингха, как оказалось, приносили большую пользу ^[184], и он начал смотреть на них, как на талисманы, гарантирующие удачу. Хонигбергер предусмотрительно отклонил предложение: «Я отказал [махарадже], считая, что у меня недостаточно способностей занимать такую должность…» ^[185] Но махараджа не привык, чтобы ему перечили, и выдвинул новое предложение. Вместо военной должности он предложил врачу стать суперинтендантом его королевского порохового завода – титул, который приносит богатство и власть. Хонигбергер согласился, хотя в глубине души никогда не собирался надолго оставаться в Пенджабе. Он с самого начала тосковал по родине и хотел вернуться в Европу: «Я был настолько подвержен этим мыслям, что если бы они предложили мне Кох-и-Нур, чтобы я остался в чужой стране до конца жизни, я бы отказался» ^[186].

Прошло десять лет, а он все еще служил при дарбаре.

Людям, очищавшим место кремации махараджи, было позволено оставить себе любые теплые самоцветы и оплавленное золото, которые они нашли в пепле. Мало кто им завидовал, тем более что единственный камень, который действительно имел значение, был вне досягаемости их цепких пальцев. Слухи о местонахождении Кох-и-Нура витали при дворе как дым. Некоторые говорили, что его увезли в Кашмир, в то время как другие утверждали, что коварный хранитель тошаханы (королевской казны), Миср Бели Рам, украл драгоценность. В самых упорных слухах упоминалось индуистское божество в отдаленной провинции. Предполагалось, что на лбу статуи бога Джаганнатха в Ориссе скоро засияет Гора Света, словно бесценный третий глаз.

Многие набожные индусы считали, что Кох-и-Нур на самом деле является камнем Сьямантакой, упоминаемым в Бхагават-пуране и связанным с богом Кришной. Бог Кришна был аватаром бога Джаганнатха, поэтому возвращение драгоценного камня божеству должно было до некоторой степени восстановить баланс во Вселенной – по крайней мере так брахманы, окружающие Ранджита Сингха, говорили ему. В недели, предшествовавшие смерти махараджи, они постоянно шептали в уши Ранджита Сингха, убеждая его обменять земные богатства на небесное благословение. Хотя махараджа был сикхом, чья религия не подразумевала подобные кармические сделки, индуистские жрецы все-таки сумели убедить Ранджита Сингха расстаться с золотом и драгоценностями. Слишком слабый, чтобы сопротивляться, он лишился речи после инсульта и к концу жизни мог только кивать головой. Один такой кивок был воспринят как согласие отдать камень Кох-и-Нур служителям Джаганнатха ^[187]. Брамины, понятно, ликовали; наследный принц Пенджаба был гораздо менее счастлив.

Старший законный сын Ранджита, Харак Сингх, следующий в очереди на трон, рос, видя отца с Кох-и-Нуром, прикрепленным к руке. Перспектива потери такого богатства чрезвычайно огорчала Харака Сингха, но он был не единственным, кто намеревался оспорить завещание, данное на смертном одре. За тысячи миль, в Англии, весть о судьбе Кох-и-Нура тоже вызвала потрясение. Отчеты разведки курсировали между Форт-Уильямом в Калькутте и Уайтхоллом в Лондоне.

С самого момента своего прибытия в Лудхиану в 1823 году британский агент капитан К. М. Уэйд внимательно следил за махараджей и регулярно отправлял разведывательные отчеты своим хозяевам в Ост-Индскую компанию. Хотя Уэйд сразу узнал о смерти махараджи, его официальный отчет добирался до британской штаб-квартиры в Бенгальском резидентстве более пяти месяцев из-за волнений в регионе, которые замедлили его доставку. Письмо Уэйда наконец прибыло в Калькутту только 4 декабря 1839 года: «Несмотря на то что достопочтенный генерал-губернатор узнает печальные новости о смерти махараджи Ранджита Сингха прежде, чем мой отчет об этом событии сможет прибыть, я все же считаю своим долгом сообщить, что Его Высочество скончался в Лахоре 27 июня». В письме говорилось, что алмаз был отправлен в Ориссу в соответствии с последней волей махараджи: «В последние дни болезни было объявлено, что Его Высочество дарует на благотворительность деньги, драгоценности и другое имущество предполагаемой стоимостью в пятьдесят лакхов рупий. Среди прочих драгоценностей он распорядился отправить известный алмаз Кох-и-Нур в храм Джаганнатха. Его Высочество отметил, что никому не дано унести с собой свое земное богатство, и такое завещание увековечит его имя» ^[188].

Несмотря на то что информация была получена «секретным» отделом департамента иностранных дел Компании в Калькутте, содержавшиеся в ней обстоятельства вряд ли являлись тайной. Известие о смерти старого Льва уже просочилось в британские газеты. После того как новость о его кончине перестала быть новостью, внимание перекинулось на его наследие. Что он оставил после себя? Возмущенное письмо появилось 20 октября 1839 года в Era, популярной британской еженедельной газете: