– Нет, – сказала мадам и объяснила мне, что к чему. – С сегодняшнего дня ты будешь обслуживать только его. Когда он захочет, будешь приходить к нему домой. Из всех девочек он выбрал именно тебя и требует, чтобы ты находилась исключительно в его распоряжении. Сказал мне, что найдет способ это проверить.
Я спросила, сколько он собирается мне платить. Быть постоянной любовницей одного мужчины наверняка выгоднее, чем обычной проституткой.
– Более чем достаточно. Он будет полностью оплачивать твое содержание и покупает все твое свободное время. – Она взяла в рот трубку и подожгла ее спичкой. Облако дыма закрыло от меня ее лицо. – Иногда ты должна будешь надевать вот это.
Мадам бросила мне сверток с одеждой: там были мужские башмаки, старые испачканные штаны, коричневая рубашка, кепка и длинная полоска ткани.
– Этой тканью будешь утягивать грудь, – сказала она.
– Э, так он голубой. Тогда зачем ему я? Есть же Милашка Джон.
– Нет, Джон его не интересует. Ему нужна именно ты. Он в курсе, что ты обычная женщина. И что еще очень важно – клиент не хочет, чтобы ты с ним разговаривала. Во время ваших встреч ты всегда должна молчать. Будешь приходить к нему домой и тихо, без шума делать свою работу. Поняла?
Ничего я не поняла, но деньги есть деньги. Мадам приказала мне коротко остричь мои светлые волосы и ополаскивать их настоем из скорлупы черного ореха каждый раз, когда буду принимать ванну. Она дала мне черный карандаш и велела затемнить им брови и подвести глаза.
Это продолжалось более двух лет. Иногда мы встречались в его темной берлоге на Генри-стрит, где он заставлял меня надевать шелковое голубое платье, потом приподнимал подол и делал свое дело, повалив меня на кровать возле жалкого подобия камина. В соседней комнате были какие-то штуки, покрытые простынями. Я никогда не спрашивала, что это. Один-единственный раз, когда я осмелилась заглянуть под простыню, он отвесил мне такую оплеуху, что я прикусила язык. Этого раза мне хватило.
В другие дни все происходило в Большом анатомическом музее. Он там делал восковые фигуры: органы разные, части тела и прочее. Их он от меня не закрывал, можно было смотреть сколько угодно. Он ставил меня лицом к стене, спускал с меня штаны и засовывал свое хозяйство.
Он практически никогда со мной не разговаривал. За два года сказал всего несколько слов:
Можешь идти.
Ты опоздала.
Тихо.
Молчи.
Но деньги того стоили. Он никогда не скупился. Да и сам вроде был ничего. После той пощечины он меня больше не бил. И вообще производил впечатление честного человека. Мадам регулярно получала от него плату и была мною довольна. Раз в неделю она угощала меня за это пирожным.
Все шло хорошо до того самого дня.
Он прислал мне письмо – лично мне, а не мадам Бек, как обычно. В письме – время и дата. Место встречи – студия на Генри-стрит. Двадцать долларов за визит. Конечно же, я пошла.
Мадам я об этом рассказывать не стала. Вот еще. Зачем платить ей проценты, когда можно получить всю сумму целиком? На этот раз он велел мне раздеться, хотя раньше никогда об этом не просил.
– Как тебя зовут?
В первый раз за все время он спросил мое имя. Я думала, он знал, но оказалось, что нет.
– Одри. А тебя как?
Он не ответил. Мне показалось, что он разочарован – то ли имя ему не понравилось, то ли голос. Я начала расстегивать ему рубашку, как вдруг он ударил меня прямо в висок. Было так больно, что я согнулась пополам. Я хотела закрыться рукой от следующего удара, но он схватил меня за горло.
Он больше не произнес ни единого слова.
Ни единого звука.
Из глаз у меня посыпались искры. Я пыталась вырваться, но он повалил меня на пол и сел сверху, продолжая душить. Так и закончилась моя жизнь. Мое тело уже пару дней лежит в его студии. Оно еще не вздулось, но окоченение уже прошло. Все вокруг изменилось: солнце больше не светит, а темнота стала еще чернее. Вот кто-то снимает с меня покрывало. Девушка. Как испуганно она на меня смотрит. Ой, да мы же с ней похожи. Она прикасается к моей щеке и… Теперь мне все стало ясно.
Я думаю, она сама поняла, что он за человек. Мне даже необязательно быть живой, чтобы предостеречь ее об опасности. Беги же! Спасайся!
Она все поняла.
Глава тридцать первая
От ужаса у Коры вырвался крик.
Она тяжело и часто задышала, борясь с приступом дурноты. Руки ее задрожали, и расплавленный воск от свечи закапал на кожу. Но она не чувствовала боли.
Это не скульптура. Это мертвая девушка. Девушка, похожая на нее. Свободной рукой Кора закрыла себе рот. Шуметь было нельзя. Никто не должен был знать, что она здесь. Что если ее обвинят в убийстве?
Чье это тело? Зачем Александр принес его сюда? Это он ее убил?
Коре было страшно узнать ответы на эти вопросы. Но она должна была их знать. Она наклонилась и положила руку на шею девушки. Ее ладонь оказалась слишком маленькой, она не полностью закрывала синяки. Значит, ее задушили руки побольше – мужские руки.
Кора внимательно всматривалась в лицо убитой. Ей показалось, что она ее уже где-то видела, но никак не могла понять, где: опухшее и посиневшее лицо было сложно узнать. Кора заглянула под деревянную скамейку, на которой лежало тело, и обнаружила там смятую одежду.
Разорванные штаны, грязная, изорванная в клочья рубашка, подтяжки, длинный кусок ткани. Знакомые предметы. Они напоминали одежду, которую носил Джейкоб. Внезапно на нее нашло озарение. Она вспомнила, что эти самые вещи она однажды видела на парне, с которым застала Александра.
Постепенно все встало на свои места и в голове у Коры возникла полная картина.
То был не парень, а девушка – Одри, та самая, которую она встретила у мадам Бек.
У меня только один клиент, и он сам решает, что мне делать и с кем.
И это не Дункан. А Александр.
Не было у него никакого любовника, его любовницей была Одри, переодетая в Джейкоба. Или в Кору, если надевала платье и парик.
Получается, все это время он испытывал к ней далеко не отцовские чувства.
– Нужно уходить отсюда, – прошептала Кора, отодвигаясь от трупа. Но куда? В доме на Ирвинг-плейс она больше не чувствовала себя в безопасности, к Сюзетт отправиться тоже нельзя, ведь вся семья думает, что ее похоронили. Инсценировка смерти далась ей слишком тяжело, она не могла перечеркнуть все, что стоило таких огромных жертв.
– Нужно уходить, – повторила она вслух, будто бы облеченные в слова мысли могли помочь ей принять верное решение. По темному коридору Кора пробралась к выходу. Толстая, обитая медными полосами дверь оказалась закрытой на замок.