Темная сторона Хюгге - читать онлайн книгу. Автор: Дорта Норс, Хелле Хелле, Йенс Блендструп, и др. cтр.№ 49

– Они были почти не ношеные. Дорогая обувь, вне всяких сомнений, и я уже был готов оставить их себе, но ведь я никогда бы их не надел.

– Каждый должен стоптать собственные башмаки! – говорит Мартин и смеется. Потом опускает на глаза сидевшие на лбу солнцезащитные очки. – Мне вроде как пора; жаль твоего отца, все это очень печально, но я записан на массаж. – Он ждал удобного момента, чтобы уйти, и неуклюже машет всем рукой, направляясь к своему скутеру. Слышно, как он газует и въезжает на холм, направляясь в сторону города.

Филипп возвращается к реальности: к пляжу, террасе ресторана, к утру, которое пригревает все ощутимее, превращаясь в очередной знойно-влажный осенний день. Он обмахивается меню и прикрывает рот ладонью.

− Ветер все-таки поднимается, – говорит он с улыбкой.

Он хорошо помнит то время, когда сам сидел за партой. Когда ему давали с собой в школу пластмассовый контейнер, в котором лежали три разрезанных пополам бутерброда с печеночным паштетом, шесть половинок; когда он делал то, что велит учитель; когда в мире существовал порядок; помнит придорожные канавы, в которых журчит бегущая вода, яблочное повидло по пятницам, вишневые деревья, осторожно подставляющие белые соцветия свободному дуновению ветра напротив директорских окон, и, о да, то, как бежится босиком по этому белоснежному ковру. Он помнит тот день, когда учитель математики не рассчитал силу, ударив его по кисти, и сломал ему указательный палец. Палец сросся неправильно, и зимой крайняя фаланга, та, где ноготь, бывает, все еще ноет, напоминая о временах, когда он был школьником. Он уже не помнит, чем заслужил этот удар, но совершенно уверен в том, что чем-то заслужил.

Он подносит руку к глазам и разглядывает палец, который теперь указует слегка влево, под неестественным углом, словно там, куда он должен был показывать, не осталось ничего, что стоило бы этого жеста. Палец нацелен на капли, стекающие по душевой шторке, вода разбивается о плечи, и брызги попадают на шторку, какие-то из них застывают на ней, похожие на пуговки, в то время как другие тяжелеют и скатываются вниз, сливаясь друг с другом и образуя капли бóльшего размера, быстрее других достигающие пола. Это завораживающее зрелище, в нем ощущается неуловимый образ чего-то иного. Текущие капли, бегущее время, его собственные обнаженные плечи. Он смотрит вниз на старческие печеночные пятна, пигментные высыпания на коже, ставшей дряблой, смотрит на свое распадающееся тело. Так все устроено в жизни. Когда-то он был юным красавцем, он практически уверен в этом.

В то время еще было принято уважать людей, пользовавшихся авторитетом, не то, что сейчас, когда каждый – пуп земли и центр Вселенной, и нет почтения ни к чему, может, все дело в этом? Он заворачивает кран и запирает реальность здесь, в ванной комнате, сосед у себя на террасе скребет вилкой и ножом по тарелке, полузадушенные звуки долетают из гостиной, ветер насвистывает в приоткрытом окне. Он включает радио, там рассказывают о ракетном ударе в районе Газа, о каком-то мужчине, впавшем в агрессивное безумие в аэропорту Куала Лумпур, о женщине средних лет, позвонившей в полицию только потому, что в кабинке общественного туалета, где она пристроилась сходить по-большому, не оказалось бумаги. Мир, населенный лишайниками.

Он вытирает лицо и руки, идет в спальню и замирает в задумчивости у окна. Он живет напротив студенческой общаги и может заглянуть в маленькие кубические ячейки, служащие студентам домом. Кое-кто из них гоняет мяч на лужайке неподалеку, на солнышке, они заняты тем, чтобы убить время, прикончить данные им возможности, расправиться со своей жизнью. Пройдет совсем немного времени, и они сами будут стоять у окна и смотреть вниз на невыносимую молодежь, разве это не кретинизм?

Хотя тут он ловит себя на том, что начал насвистывать.

Время от времени он видит в окне напротив молоденьких девушек, выходящих из душа. Они и не думают задернуть шторы, хотя видят, как он стоит и пялится, разозленный и возбужденный, им это как будто доставляет удовольствие. Он убежден в том, что они получают от этого удовольствие, он чувствует это, чувствует, что они, наверное, все-таки поступают так осознанно, с их стороны это своего рода месть. Хотя они и не подозревают, насколько упруги их выступающие вперед груди, насколько естественно облегает их кожа, хотя они и немного полноваты, на самом деле это раскормленные индюшки, у которых все лоснится и вибрирует. Он противоречит сам себе и прекрасно знает это. Связь вещей в том, что они противоположны, думает он, мир, понимаемый диалектически. Что-то в этом роде. В эту минуту мир добр и приветлив с ними, они плещутся в потоках возбужденного влечения, которое испытывают к ним остальные, и думают, что так происходит со всеми, что так есть и будет всегда.

Он знает их. То есть он не знаком с ними лично, речь не об этом, но он проработал преподавателем двадцать шесть лет, так что успел изучить их, ограниченность их взглядов, дорогие шмотки и покрытые лаком ногти. Раньше они флиртовали с ним, его студентки наклонялись к нему так, чтобы он не мог не заметить смуглую кожу в глубоком вырезе, но теперь все это в прошлом. Теперь они опаздывают на лекцию, входят в аудиторию, болтая по мобильному, красят ногти прямо на занятии, так что начинает вонять ацетоном и лаком, от чего у него раскалывается голова и к горлу подкатывает тошнота. Он не в силах этого больше выносить, но понимает, что, если сделать замечание, будет еще хуже, тогда уже наверняка многие начнут красить ногти или будут прятать под столом открытые флакончики с ацетоном, они будут сидеть и наблюдать за его муками, эти маленькие хищницы, только и ждущие, пока жертва подставит им незащищенную часть тела. Он вынужден обезвреживать провокации, игнорируя их, все равно уже никто не слушает, о чем он рассказывает, так что невелика потеря. А самоуважение он утратил давным-давно.

Сейчас цель и задача – выдержать, найти достаточное количество слов, чтобы заполнить занятие, никто не должен заметить, что все это уже не имеет смысла. Что, вполне вероятно, смысла никогда и не было, потому что как можно учить чему-то, чего не существует?

И он вынужден идти домой, ложиться в кровать, запивать таблетки от головной боли дешевым вином. Иногда он задерживается в преподавательской, сидит и смотрит в одну точку перед собой. Он сам не знает, о чем он думает. Его организм как будто закрылся на переучет, он понимает, что остальные обсуждают его, но что он может с этим сделать? Тело больше не подчиняется ему, в предплечье прострелы, глаза почти ничего не видят, нога затекает.

Может быть, они и сочувствуют ему, может, они и хотели бы помочь, но не знают, как. Так ему иногда начинает казаться, когда он одиноко сидит на своем стуле в преподавательской, ему же нужно о чем-то думать, чтобы не сойти с ума.

И снова эти звуки из гостиной, это мычание, слышно, как скребут по полу ножки стула, перетаскиваемого с места на место; не могла бы она быть так добра и немного угомониться? К нему не часто приходят гости, соседи могут заметить странное, он уже забыл, какая громкость голоса считается нормальной, когда ты в своей квартире, а за стеной соседи.