Приехав на берег, они заказали еду: жареную на гриле рыбу с картошкой фри. Мужчина купил в баре газировку. Они уже все искупались, но никто из них не сполоснулся пресной водой, и теперь они ели, покрытые соленой коркой, воздух между ними похрустывал. Пальцы и губы были в песке. Мужчина был слегка не в духе, а когда он бывал не в духе, Анника становилась покладистой и невесомой. Она делала, что он говорил, но при этом словно отсутствовала, может, она его боялась. Или скорее: боялась того, что он мог сделать с их маленькой семьей.
В свое время они познакомились на местном пляже, не на том, где отдыхали сейчас, а на одном из пляжей к северу от Дар-эс-Салама, в районе Кундучи. Он был с друзьями. Она была белой и стройной, сидела под деревом, энергично смазывая кожу кремом от загара. Он только что приехал и все еще пытался смыть с себя ощущение дороги, он был словно ключ, отчаянно искавший нужную дверь в том краю, куда он прибыл. Может быть, по этой причине он проявил инициативу, подошел и заговорил с ней так, как никогда не заговорил бы, будь он у себя на родине.
До той поры все в его жизни складывалось самым замечательным образом, события ладно нанизывались на его жизнь, как жемчужины на нитку. Сразу после гимназии он поступил на факультет, о котором грезил с детства. Закончил учебу, сдав на отлично экзамены, и тут же ему предложили работу его мечты. Когда самолет поднялся в воздух в Хитроу, в голове у него промелькнула мысль, что теперь ему не хватает только жены. И вот спустя день он стоял на берегу океана и чувствовал под ногами теплый песок. Сидевшая под деревом женщина ему улыбнулась, она стала его женой. Он стал отцом. Жемчужины продолжали нанизываться.
Анника к тому моменту, как они познакомились, уже прожила несколько лет в Дар-эс-Саламе, она всегда была чужеземкой, всю жизнь переезжая с места на место. Мысль о том, что какое-то одно место может быть более подходящим, чем все остальные, казалась ей абсурдной. В самом деле, люди же не пускают корни. У нее было представление о Европе: леса, бесконечные леса из людей. По своему опыту она знала, что если кто-то говорит о том, как его тянет домой, то он просто не в настроении.
Утро на Кипепео закончилось, начинался день. Официант давно убрал со стола, Анника пыталась по возможности уследить за детьми. Мужчина сообщил, что ему придется уехать на неделю в командировку, Анника кивнула, и тут это вдруг случилось. Нитка с нанизанными жемчужинами, которую он видел внутренним взором, лопнула. Он услышал, как они с твердым стуком падают на пол.
Что значит быть родителями?
Что значит быть родителями? Был январь, и шел дождь. Моросило весь день, и, хотя время от времени казалось, что погода прояснится, дождь всякий раз возобновлялся с обновленной энергией. Асфальт, начавший было впитывать воду, уже не мог вобрать в себя больше.
Хайди наблюдала за бегущими ручьями, и мысль о том, что все эти потоки неизбежно соберутся в одном месте, успокаивала ее. Она была не вправе делать то, что делала, конечно же, это было очевидной ошибкой. Она стояла напротив большого квадратного коттеджа в Ванлесе.
Стояла не шелохнувшись.
Еще немного, и можно было бы подумать, что она ждет, пока из дома кто-нибудь выйдет и пригласит ее внутрь, освободит ее, но никто не появлялся. Там, за дверью, были родители Оле. Отец Оле как раз налил себе на кухне чашку кофе, прошаркал в гостиную и устроился в кресле перед телевизором. Не потому, что собирался что-то смотреть, а потому что это было его кресло. Сидя в нем, он давал понять: теперь я готов общаться. Остальным домом давно уже завладела она.
Они познакомились еще в гимназии. И с тех самых пор жили, неизменно подчиняясь странной динамике: она обрушивала на него лавину своих эмоций, а он отступал. Поначалу дом принадлежал ему не меньше, чем ей, но сейчас он, по большому счету, чувствовал себя комфортнее всего во флигельке, или в гостевом туалете, или где-нибудь в самом удаленном уголке сада. Он отступал, а она шла по пятам. Иногда она намеренно выводила его из себя, и он взрывался от накатившего бешенства и раздражения. Или же он подавлял их и от этого весь трясся, и все-таки сдавался ей на милость. И был еще признателен ей за то, что благодаря ей переживал какие-то эмоции.
И вот он сидел со своим кофе, простоявшим в кофеварке с самого утра. Ему показалось, что у кофе странный привкус, и он уже собирался отпустить по этому поводу какой-нибудь комментарий, когда вдруг понял, что уже час как не видел жену. Он хотел встать и пойти поискать ее, однако остался сидеть в кресле, ему доставляло удовольствие в кои-то веки побыть в центре дома, не слыша ее голоса, что-то говорящего, что-то комментирующего: тиски ее суждений и рассуждений разжались.
Умиротворение и покой.
С того места, где он сидел, ему было видно маленькую кормушку для птиц, висевшую у них за окном кухни. Прилетел воробей, осмотрелся по сторонам и принялся клевать шарики корма, развешанные сбоку от кормушки.
В лице отца Оле были заметны черты сына. Тем мучительнее было чувство стыда, когда он попытался отрицать свое родство с сыном, тем мучительнее было чувство стыда, когда мать Оле оглушительным молчанием отреагировала на вопрос сына, молчанием, которое означало: мы понятия не имеем, как нам теперь воспринимать тот факт, что мы произвели тебя на свет, парень.
Когда Оле пришел к ним, для них это было настоящим потрясением, но они забыли о нем и его визите, едва дверь затворилась за его спиной. Эту сторону жизни они давно похоронили на большом и темном кладбище, где не было других надгробий. Конечно, она тогда забеременела случайно, они не планировали заводить детей. Так уж неудачно вышло. Они были предусмотрительны с самого первого раза, когда переспали друг с другом, беременность казалась им недугом, способным разрушить их жизнь, и они во что бы то ни стало хотели избежать этого. И все же однажды вечером оба «забыли» подумать о предохранении, все же какая-то сила в них взяла верх над запретом, все же оказалось, что есть нечто, ускользнувшее с того самого кладбища, и это был Оле. Они думали, оставлять им ребенка или нет, думали так долго, что внезапно оказалось уже поздно делать аборт, но потом им удалось, к счастью, выбраться обратно на проторенный путь, вернуться к основам своего союза: для них не было ничего важнее их отношений, и им не нужен был вопящий детеныш, который бы все разрушил.
Отец Оле поднялся с кресла, дошел до раковины и вылил в нее кофе. Воробышек, сидевший на кормушке, давно улетел. Отец Оле механически глянул на улицу, заметив и в то же самое время не заметив силуэт за окном. Потом вернулся в гостиную, слегка недоумевая, куда запропала жена, и внезапно почувствовал беспокойство. Куда она подевалась?
Дом, в котором жили родители Оле, был построен в 1963 году. Изначально он был совершенно квадратной формы, но спустя год после того, как Оле забрали в приемную семью, они сделали пристройку со стороны сада, но поскольку дом и сад находились на разном уровне, терраса одной стороной зарывалась в землю, практически образуя полуподвальный этаж. Именно здесь отец Оле организовал себе маленькую мастерскую, однако у его жены здесь тоже была своя комнатка, в которой она занималась вязанием. В ней повсюду стояли корзинки с остатками пряжи.