– Что такое? – спрашивает Брит.
– Ничего, – отвечаю я. – У тебя смешная футболка.
– Я тебя люблю, – шепчет Брит.
– Тоже тебя люблю, – отвечаю я и тут же понимаю, что пропустил слово «я» в этом предложении, но исправлять себя было бы странно, поэтому я молчу.
– У меня было такое ощущение, что ты хотел еще что‐то сказать про тот вопрос об эволюции в тесте, – говорит Брит. Голос у нее хрипловатый и тихий, так говорит только она. – Ты явно не договорил. Почему? Мне интересно, что творится у тебя в голове.
О’кей.
– Понимаешь, – пытаюсь объяснить я, – это будто про меня самого. Про мою корейско-американскую идентичность.
Она слегка сжимает мою ладонь и ждет, пока я продолжу. Сперва я не понимаю, почему мне так тяжело об этом говорить. Но на самом деле я просто лгу самому себе. Я прекрасно понимаю, почему мне тяжело: в конце этого разговора мне придется признать, что между мной и Брит существует одно принципиальное различие, различие в самой нашей сущности, а я не готов признать, что это различие существует. Брит, мудрая, чуткая, нежная Брит, хочет она того или нет, принадлежит к белому большинству, что дает ей определенные привилегии (опять же, хочет она того или нет).
– У меня такое чувство, что я не могу прибиться ни к одному из берегов и живу словно на какой‐то странной далекой планете в ссылке, – скороговоркой выпаливаю я. Об этом очень сложно говорить, но я делаю над собой усилие. – Я не являюсь в достаточной степени корейцем. И при этом я недостаточно белый, для того чтобы в полной мере чувствовать себя американцем.
Пока я думаю, что еще сказать, Брит начинает говорить:
– Мой папа назвал тебя самым что ни на есть настоящим чистокровным американским подростком. Он сказал, что понял это, еще когда в первый раз тебя увидел. Ты ему очень нравишься.
Прямо так и понял? Да неужели? Потому что для большинства людей чистокровный американец – это…
– Для большинства людей чистокровный американец – это белый, – говорит Брит.
Я внимательно смотрю ей в глаза и вижу в них бесконечно повторяющееся отражение нас двоих. Совершенно неожиданно мы оказались на новой для нас территории. Мы с Брит начали говорить на трудные темы. Это шаг к тому, чтобы открыть ей неприглядную правду: мои родители – расисты.
– Я люблю своего папу, – продолжает она, – но иногда он несет левацкий бред. У меня нет никаких сомнений в том, что он действительно считает тебя чистокровным американцем. Но если бы я не видела в тебе тебя настоящего, то ему, скорее всего, и в голову не пришло бы называть тебя чистокровным американцем. И точно ему бы в голову не пришло воспринимать себя в первую очередь как личность, а не просто как белого.
Услышав «воспринимать себя как личность», я задумываюсь о том, кто же я на самом деле, но быстро отгоняю от себя эти мысли, потому что Брит видит меня таким, какой я есть на самом деле. Она понимает меня. И это большая редкость.
Появляется машина.
– А вот и он, – говорит Брит.
– С твоей мамой, – замечаю я, прищурившись.
Машина, видимо, изначально была военной, но сейчас она выкрашена в небесно-голубой цвет и украшена белыми облачками. Родители Брит сидят на переднем сиденье, они одеты так, будто собрались на сафари.
– Запрыгивайте, – говорит мама Брит.
– Вообще‐то, – начинает Брит, – мы с Фрэнком собирались…
– Это значит быть спонтанным, – говорит папа Брит. – Мы приглашаем вас на ланч, чтобы отметить сдачу экзамена.
– Не могу отказаться от бесплатной еды, – отвечаю я.
Мы открываем дверь, больше похожую на люк, и Брит заталкивает меня в машину, придерживая за бедра.
* * *
Спонтанно запланированный обед должен был пройти в Mocha-Dick на пляжном пирсе Playa Embarcadero, однако, приехав туда, мы понимаем, что этого заведения больше нет.
– Mocha-Dick раньше был прямо здесь, – удивленно говорит папа Брит.
Mocha-Dick был назван в честь статьи, которая вдохновила Германа Мелвилла на его роман «Моби Дик». Ресторан открылся одновременно с самим пирсом Playa Embarcadero. А теперь вместо деревянной вывески, где был изображен кит между двух гигантских волн, висит другой знак – «Yong Dong. Морепродукты и корейское BBQ».
– Тогда отведаем прелестей Yong Dong
[31], – говорит мама Брит, совершенно не замечая того, что вышло двусмысленно. Она даже произносит раскатистое «р» в слове «прелестей».
– О боже, – бормочет Брит. У нее начинается паника.
– Глубокий вдох через нос и – ш-ш-ш – медленный выдох через рот, – говорю я.
Неожиданно у меня появляется непреодолимое желание показать Джо эту прекрасную вывеску, поэтому я делаю фото, чтобы потом ей отправить.
Мы входим в ресторан, и нас приветствуют оглушающим Eoseo osipsio, что значит «Добро пожаловать». Мы выбираем обалденный столик у огромного, от пола до потолка, окна с видом на док, в котором нежатся на солнцепеке тюлени, на гавань с сияющими кораблями и на открытый океан.
– Как твой папа? – спрашивает мама Брит.
– Работает в Магазине как ни в чем не бывало, – улыбаюсь я. – Видимо, он быстро восстанавливается.
– Отношение твоих родителей к труду достойно уважения, – говорит папа Брит.
Я пожимаю плечами. Я не вижу ничего исключительного в том, как мои родители относятся к своей работе. Вполне возможно, что за это меня можно назвать зажравшимся представителем второго поколения иммигрантов, который даже и не подозревает, как ему повезло в этой жизни. Но разве не этого мама с папой для меня хотели?
– Странно, – говорю я, ни к кому не обращаясь, – но папа выглядит более счастливым, после того как в него стреляли.
Мама Брит одобрительно кивает:
– Странно, но вполне логично. Когда твой мир переворачивается с ног на голову, ты начинаешь больше ценить то, что имеешь. Может быть, ранение помогло твоему отцу взглянуть на свою жизнь со стороны.
Мне кажется, что хобби мамы Брит – психология. Они с мужем достаточно умны для любого хобби. Я даже на секунду позволяю себе представить, как мама Брит работает с моим папой. Кто знает, может быть, ей удастся разгадать его загадку. Папа Брит открывает меню и, полистав немного, кладет на стол. Потом поворачивается ко мне. Я мог бы догадаться, чем все это кончится.
– Фрэнк, может быть, ты просто выберешь за нас?
Я улыбаюсь, но, если честно, меня это слегка задело. Несмотря на свою чисто англосаксонскую фамилию Минз, папа Брит никогда не сможет подробно рассказать о, скажем, ирландской кухне. Но что гораздо важнее, его никогда об этом и не попросят. Папа Брит везде и всегда для всех просто самый что ни на есть настоящий американец.