– Хорошая идея.
Он понимает: если Брит увидит нас вместе, она догадается, что этой ночью что‐то произошло, а я не хочу, чтобы она вот так об этом узнала. Я приехал в школу не потому, что не хотел портить свою безупречную посещаемость, а потому, что хотел рассказать Брит о случившемся ночью. Лично. Сохранив достоинство. Но уже слишком поздно – Брит замечает нас вдвоем в коридоре.
– Где вы пропадали? – спрашивает она.
– Э-э-э… – тяну я.
– Мне надо в туалет, – произносит Кью и исчезает, как самый неуклюжий в мире ниндзя.
– У тебя вид, словно ты всю ночь не спал, – говорит Брит, рассматривая мое лицо. – Ты чего, машину чинил? Это смазка у тебя?
Мне казалось, я смыл все каракули с лица, но, видимо, что‐то осталось. Объяснить, что у меня с лицом, в двух словах сложно. Можно только пошутить, сказав что‐нибудь типа: «Жаль, что ты этого сама не видела». И я совершенно непроизвольно начинаю смеяться.
– Это подписи.
– Подписи, – повторяет за мной Брит. – У тебя на лице.
– Ночь была просто сумасшедшей. Пойдем за теплицу.
– Хорошо, – смутившись, отвечает она. – Пойдем за теплицу.
Мы идем, и я прижимаю ее ближе к себе, чтобы чувствовать, как ее бедра при каждом шаге двигаются вместе с моими. Я улыбаюсь. Зеваю, потом зеваю еще раз. А потом вспоминаю, что обычно начинаю зевать, когда нервничаю. Брит смотрит на меня, я это чувствую.
– Так что стряслось? – шепотом спрашивает она.
– Сейчас расскажу.
Мы поворачиваем за угол, проходим по пустому коридору, выходим на улицу и заходим за теплицу. Брит засовывает ладонь мне под рубашку и целует меня.
– У тебя изо рта ужасно пахнет!
– Это чипсы, – говорю я. – Прости.
– Да нет, ничего страшного. – И она снова меня целует.
– Привет, – говорю я.
– Расскажи, что стряслось этой ночью, а то я начну волноваться.
Я делаю глубокий вдох:
– Так. Короче. В папу стреляли… Нет-нет, дослушай, он в полном порядке. Эту ночь я провел в больнице.
Она чуть отстраняется от меня и смотрит на меня с недоверием. Я продолжаю:
– В больнице все были такие классные. Они расписались у меня на лице, пока я спал.
Я не рассказываю о том, что расписать мое лицо предложила Джо. Про Кью я тоже не упоминаю. Меня от самого себя тошнит из‐за этого, но что еще я мог сделать? Она сидит молча, переваривает полученную информацию. Я сглатываю горькую слюну.
– Мне очень жаль, что я тебе вчера не позвонил. Ночь была просто сумасшедшая. Было очень поздно. Я до смерти перепугался.
Мы сидим на шаткой скамейке. Брит чуть отворачивается от меня. Чувствую, что мои уши начинают краснеть. Я понимаю ее без слов. Я вижу это в ее глазах – ее взгляд становится все более грустным. Я ей не позвонил.
– Я люблю тебя, – говорит она, обращаясь к мелким цветам, перед которыми мы сидим. – А ты меня любишь?
Я вздрагиваю от этого вопроса.
– Конечно.
– Тогда скажи это, пожалуйста.
– Я люблю тебя, Брит Минз.
Едва эти слова слетают с моих губ, она хватает меня за руку.
– Помоги мне с этим разобраться. Я все рассказываю своим родителям, у меня нет от них секретов. И они тоже всем со мной делятся. Папа может мне написать во время уроков, что открыл для себя новый сэндвич. – Вспоминая об этом, Брит смеется. – Наверное, у вас в семье все совсем по‐другому, – добавляет она.
«Черт побери, как же ты права! – хочется мне сказать. – Да мы фактически говорим на разных языках. Это реально так! Ты даже не представляешь, насколько тебе повезло: ты со своими родителями говоришь на одном языке!» Но вместо этого я говорю совсем другое:
– Прости. Я должен был тебе позвонить.
Такое ощущение, что она меня не слышит.
– Когда ты любишь человека, ты хочешь делиться с ним всем.
Брит прекрасно говорит на языке открытости, а я, как оказалось, нет. Мне надо бы ей все это объяснить, но это сложно и утомительно, а у меня мозг завис от усталости. Поэтому я просто снова и снова повторяю: «Я тебя люблю». Я понимаю, что эти слова – лишь временная мера, но гораздо проще любить Брит за теплицей, там, где нас никто не видит.
Глава 18
Белая ворона
– Если печь печенье в форме квадрата, круга и треугольника и использовать шесть разных видов глазури, то сколько разных комбинаций форм и…
– Восемнадцать, – отвечает Кью.
– Господи, ну ты хоть дай дочитать вопрос.
Мы сидим в его комнате после школы. Кью зевает:
– Мне кажется, мы готовы.
Он имеет в виду завтрашний тест. После теста занятий не будет. Поэтому после экзамена мы либо отправимся праздновать, либо попрячемся под одеяла на две недели – до тех пор, пока не объявят результаты.
– Эй, интернет, приглуши‐ка свет, – громко говорит Кью.
– Приглушаю свет, – отвечает умная колонка.
Свет лампы на потолке тускнеет. Кью берет в руки контроллер и снова зевает.
– У меня даже на игры сил нет, – жалуется он, бросает контроллер и ложится на спину, прикрывая рукой глаза.
– Жизнь – боль, – говорю я.
Кью пропускает мимо ушей мою остроту.
– Как прошел разговор с Брит?
– Хорошо.
– Но?..
– Никаких «но».
– «Но» как задница у человека, без него не обойтись.
Это наша старая шутка. Я вздыхаю. Ложусь на спину и тоже прикрываю рукой глаза. Так мы оба и лежим, прикрыв глаза.
– Ей, конечно же, было очень обидно, я, конечно же, извинился и пообещал, что больше не буду от нее закрываться.
– И ты намерен сдержать обещание?
– Да. Что‐нибудь придумаю.
– Превратишь ее в кореянку?
– Отдает расизмом. Ты что, расист?
– Это твои родители расисты. И они в ближайшем будущем не изменятся.
Я все это и без него прекрасно знаю. Мне нечего ему ответить, поэтому я просто давлю рукой на глаза до тех пор, пока перед ними не начинают кружиться черно-зеленые квадраты.
– Слушай, – говорит Кью, теперь его тон стал мягче, – ты, конечно, можешь злиться, но тебе, скорее всего, придется рассказать Брит ужасную правду про все то, что ты наворотил. Готовься.
– Спасибо за поддержку.
– А я тебя поддерживаю. Я всегда тебя поддерживаю.
– Вот сейчас я твоей поддержки не чувствую.