– Послушайте, не хочу повторяться, но надо расставить все точки над «и». Пообещайте, что вы…
Рядом с нашим «детским» столом появляется моя мама:
– Вы все хорошо веселиться?
При этом ее внимательный взгляд мечется между мной и Джо в ритме ча-ча-ча. Мне нужно, чтобы мама поскорее отошла, и поэтому я говорю:
– Дайте слово.
– Как это – дать слово? – Мама понимает все буквально.
Джо внимательно смотрит на меня. Она все поняла.
– У нас происходит акт коммуникации, включающий всех собравшихся здесь.
– Что? – переспрашивает мама, чуть отклонившись назад.
Сленг нас выручает. Мы с Ханной часто разговаривали на нем, и я знаю, что и остальные лимбийцы пользуются им. Если тебе надо скрыть от мамы с папой суть деликатного разговора, то надо перейти на калифорнийский подростковый сленг. Он прячет смысл на виду у всех.
Мы с Ханной вообще много чего делали. Но она уехала, и вот теперь полюбуйтесь на меня – я властелин вселенной моих родителей. С точки зрения мамы с папой, я идеальный сын, хотя хитростью добился их расположения. А Ханна сейчас живет в ссылке. Как же это все‐таки называется? Комплекс вины выжившего?
Я поворачиваюсь к лимбийцам:
– Пока мы все не раздулись от этой жрачки, мне нужно, чтобы все члены команды устно подтвердили готовность хранить нашу тайну. Никаких постов в топе. Въезжаете?
Мама с непонимающим видом переводит взгляд с одного человека на другого.
– Конечно, въезжаем, бро, – отвечает Эндрю.
– Без вопросов, – добавляет Элла.
– Пасиб! Для нас это важно, – говорит Джо. – Хештег «пасиб».
– Что такое «пасиб»? – Мама хмурит лоб и уходит.
Нас оставили в покое.
– Хештег, на сто проц живем только раз, листай вправо! – говорит Джон.
Он сленга вообще не знает.
Мы все смотрим на него, пока он не понимает, что ему лучше помолчать. Эндрю протягивает руки и кладет ладони нам с Джо на плечи.
– Мы даем слово. Вы просто безумцы!
– Разве? – спрашивает Элла. – Мы просто хотим любить тех, кого любим.
Слова Эллы заставляют всех за нашим столом замолчать. Я задумался. И остальные тоже, ведь у всех нас глубоко в сердце есть свои секреты. И даже не важно, какие они. Гораздо важнее то, что они есть и их много. Мы сидим и молча киваем, обдумывая сказанное.
Мы просто хотим любить тех, кого любим.
Глава 13
Спасибо, Булит
На следующий день я звоню маме в Магазин и спрашиваю, не хочет ли она, ну, знаете, устроить небольшое барбекю в субботу. Даже не сказав «да», мама тут же переходит к практическим вопросам: ей надо будет пораньше уехать из Магазина, чтобы купить мяса, потом накануне вечером лечь попозже, чтобы успеть его замариновать и подготовить остальную еду, попросить папу почистить гриль и так далее. Она настолько увлеклась перечислением всего того, что нужно сделать, что буквально на полуслове кладет трубку.
Она ведет себя так, словно барбекю – это куча проблем. Но на самом деле мама рада тому, что к нам придут мои друзья. Она знает, что: 1) они не будут судить ее строго; 2) они американские подростки и потому обязательно будут хвалить еду; 3) она может открыто гордиться своими кулинарными способностями, а не принижать их, как это нужно делать с гостями-корейцами.
Я на мгновение задумываюсь, а потом начинаю набирать сообщение в телефоне.
«Привет! – пишу я. – У меня будет барбекю, но тебя я специально не приглашаю, потому что там будет объект». – «Ага, – пишет Джо, – объект». – «Просто хотел, чтобы ты узнала об этом от меня, а не от кого‐нибудь другого». – «Принято. Вас понял, – отвечает она. – Конец связи».
Наступает суббота. Я просыпаюсь позднее, чем обычно, – около полудня. Спускаюсь вниз на кухню, ищу хлопья и молоко. Открываю холодильник и вижу огромную миску с мясом в маринаде.
Брит начинает забрасывать меня сообщениями: «В 5 часов, верно? Да?», «Что мне надеть?», «Уверен, что мне не нужно принести к столу десерт или еще что‐нибудь?». Каждое сообщение бьет по моему тяжелому, глупому черепу, словно камень, выпущенный из пращи каким‐нибудь маленьким волшебным чертенком, которого я никак не могу прогнать. Мои нервы на пределе. Рискуешь, Фрэнкли.
– Не надо мне тут этих Фрэнкли! – кричу я, ни к кому не обращаясь.
Мама возвращается с дневной смены в Магазине раньше, чем обычно. Папа остается в Магазине, потому что он – вы, наверное, уже догадались – ни разу не пропустил ни одного дня на работе с тех пор, как родились мы с Ханной. Мама надевает фартук. Это подарок от дистрибьютора пива. Рисунок на фартуке совершенно безумный: девушка в бикини и в меховой шляпе обнимает огромную бутылку. И надпись: «Grizzly Geer – пейте охлажденным».
– Умоляю, сними этот фартук, – говорю я маме.
Она смотрит на девушку в бикини:
– Почему? Он совсем новый. Мне его Мигель дать совершенно бесплатно.
– Можешь надеть его картинкой внутрь?
Мама развязывает завязки, переворачивает фартук на другую сторону и снова его завязывает.
– Что с тобой?
– Ничего.
– Твой учитель прийти сегодня?
– Нет.
– Только друзья?
– Только друзья, – отвечаю.
Эти два слова звучат ужасно.
Только друзья, только друзья, толькодрузьятолькодрузьятолькодрузья…
– Помоги мне, – просит мама.
Я вынимаю из холодильника тяжелую железную миску с маринованным мясом. В голове мелькает мысль: что бы сегодня ни случилось, отвечать за это буду я.
Потом я помогаю маме выставить на стол миски с панчханом – корейскими закусками: кимчи, корень лотоса, кимчи с огурцом, желудевое желе, шпинат, пророщенная соя, картофельный салат, жареные анчоусы. В общем, разная вкуснятина. Просто калейдоскоп блюд, пир, ожидающий своих гостей. Пока мама режет салаты, я закрываю каждую мисочку с панчханом пищевой пленкой. Смотрю на часы – уже почти три. Ничего себе! Уже почти три часа!
– А я еще душ не принимал, – говорю я вслух.
– Айгу, вонючий мальчик, – говорит мама, – ты вонять.
Мама шутит, поэтому я улыбаюсь ей, как примерный сын. Но на самом деле я просто начинаю потихоньку паниковать. Скоро придут гости. Скоро появится Брит.
– Я скоро вернусь, – говорю я и взбегаю вверх по лестнице.
Ванная комната наполняется паром. Я не моюсь, просто стою под струями горячей воды. На запотевшем от пара стекле кабинки я пишу: «Б-Р-И-Т, Б-Р-И-Т».
Потом я смываю буквы водой. Но когда стекло запотевает снова, они снова проступают, пусть и едва заметно, потому что на стекле осталось кожное сало.