Консерватория: мелодия твоего сердца - читать онлайн книгу. Автор: Лисавета Синеокова cтр.№ 2

Уже на подходе я заметила нестройную вереницу первокурсниц, одолевающих ту самую полосу препятствий. В основном, худо-бедно кочки, кольца и сетку преодолевали все, а вот массовый падеж и так скудного энтузиазма случался перед ямой с грязью, через которую нужно было перебраться по веревке, натянутой над, собственно, ямой. Желающих среди прекрасной половины обучающихся обычно никогда не находилось, поэтому великодушный мэтр вызывал по списку. Таким образом, за год каждая из нас получала возможность принять грязевую ванну сомнительной пользы. Больше одной испачкавшейся за раз мэтр Халей Дойл не допускал: то ли из жалости, то ли для того, чтобы соблюсти баланс ненависти и благодарности в рядах студенток.

Фигура мэтра выделялась на фоне остальных всем: очень высокий, подтянутый, великолепно сложенный. Каждый мускул этого мужчины излучал мощь и магнетизм сродни звериному. Неудивительно, что, отмывшись и придя в себя после занятия ненавистной дисциплиной, девушки снова начинали мечтательно вздыхать по голубым глазам молодого преподавателя и всему, что шло к ним в комплекте.

Заметив меня, он дал знак подойти. Приблизившись, поздоровалась:

— Доброго дня, мэтр Дойл.

— Доброго, оллема Адерин. Отчего так рано? Неужели так соскучились по мне, что отпросились пораньше? — темная бровь, контрастирующая со светло-русыми волосами, иронично изогнулась, добавляя эффекта низкому приятному голосу с рокочущими где-то в глубине нотками.

— Мне, конечно, радостно вас видеть, но причина, увы, не в этом, — ответила я, улыбаясь.

— Значит, выгнали, — констатировал преподаватель.

Мне оставалось лишь покаянно кивнуть.

— С какого предмета? — поинтересовался мужчина.

— История музыки, — ответила я, краснея от чувства неловкости: все-таки меня впервые выставляли из аудитории.

— А! Мэтресса Хьюз. Зная вас и почтенную оллему, рискну предположить, что все дело в какой-нибудь ерунде вроде смеха или отстаивания собственного мнения с недопустимым пылом.

Я снова покраснела и опустила глаза, но мэтр Дойл и так понял, что попал в яблочко. Усмехнувшись, он произнес:

— Не переживайте, оллема Адерин, это все пустяки, — и я уже хотела было поблагодарить его за неожиданную поддержку, как он добавил. — А чтобы вам было легче перестать себя винить, сегодня будет ваша очередь преодолевать яму. Так что идите, разминайтесь.

Я удалялась, вспыхнув от негодования и чувства глубочайшей и жесточайшей несправедливости. Меня провожали невинный взгляд и лукавая улыбка преподавателя, обладающего ангелоподобной внешностью и препротивным характером, сдобренным отвратительным чувством юмора. По крайней мере, в отношении меня. Когда в подобные ситуации попадали однокурсницы, было действительно смешно. Правда, улыбаться, а уж тем более смеяться, никто не отваживался еще с первого занятия первого курса, когда мэтр Ханлей Дойл наглядно продемонстрировал, что веселиться на занятии имеет право лишь он один, а мы все должны благопристойно и добропорядочно перед ним трепетать, а иначе — полоса препятствий, и да поможет нам душевая.

* * *

После занятия у мэтра Дойла об угрызениях совести не было и речи. Я испытывала странное спокойствие и равнодушие ко всему окружающему меня миру вместе с населяющими его тв… существами. Изгвазданная чуть ли не по самую макушку — конечно, я упала в эту неугодную мирозданию яму — я быстро шла в сторону общежития, движимая лишь одной целью: душевой. Не обращая ни на кого внимания — кто не посторонится, будет виноват сам — я шла по дорожке, высоко задрав голову, держа спину неестественно прямо, отставив руки, чтобы те не касались тела, и стараясь не делать лишних движений, чтобы не чувствовать скрипа и потрескивания тонкого и не очень слоя грязи на моей коже и одежде.

Когда я подошла к самой развилке, от которой дорожка разветвлялась на две, ведущие к женскому и мужскому общежитиям, прямо передо мной возникла преграда. Инстинктивно, пытаясь избежать контакта, я резко остановилась, и все бы хорошо, но именно на этом шаге под стопой оказался маленький круглый камушек, укравший мое равновесие. Теряя опору, я только и успела, что подумать с прежним безучастным равнодушием, что к жидкой субстанции теперь добавится и пылевая патина.

В следующий момент я почувствовала, как на правом запястье сжимаются чужие пальцы. Резкий рывок — и я снова в вертикальном положении без угрозы падения. Немного ошарашено я подняла глаза на неожиданного спасителя и прикипела взглядом к выделяющейся детали облика молодого человека. В абсолютно черной шевелюре серебрилась неширокой дорожкой седая прядь. Я, наверное, слишком уж засмотрелась, потому что в себя меня привело движение стремительно сужающихся глаз — кстати, невероятно гармонирующих по цвету со светлой прядью. Осознав, что на меня смотрят, и не так, чтобы очень радушно, я потупилась и неожиданно для себя покраснела.

— Прошу прощения… — произнесла я и почувствовала, как чужие пальцы разжимаются, возвращая моему запястью свободу.

Молодой человек хмыкнул и критически посмотрел на свою, конечно, запачканную ладонь.

— А мэтр Дойл по-прежнему развлекается, — услышала я в ответ глубокий приятный баритон.

В удивлении вновь подняла глаза на незнакомца, но тот только еще раз хмыкнул, а затем обошел меня и направился по своим делам.

Я проводила его взглядом, дождавшись, пока спина молодого человека не скроется за деревьями, и продолжила свой путь. Странно все это… раньше я этого человека в консерватории не видела, а учусь тут уже второй год. Значит, он не старшекурсник. Но если он из свежего набора, то откуда ему знать о причудах мэтра Дойла? Да и держится он гораздо уверенней, чем свежепоступивший… Действительно занимательно. Понимая, что молодой человек давно ушел, я все же еще раз обернулась, а потом прибавила шагу. Грязь. Ее нужно смыть. Какая же все-таки гадость — ощущать ее на себе. Меня в который раз передернуло от брезгливого отвращения. Бр-р-р.

Заходя в здание общежития, я старалась нанести минимальный вред обстановке. Комендантша, госпожа Кин, увидев меня, только неодобрительно покачала головой. И неодобрение, я уже знала, относилось не ко мне, а к преподавателю со своеобразным чувством юмора, доставляющим неудобства не только студентам, что еще куда ни шло, но и уборщицам, и лично ей, смотрящей за пристанищем студенток консерватории, их формой и казенным бельем. И все эти объекты регулярно страдали от повышенного количества грязи «счастливых» избранных веселящимся мэтром.

— Что, снова грязевые ванны от мэтра Дойла? — спросила комендантша, с явным сочувствием оглядывая мою пропитанную коричневой субстанцией одежду.

— Они самые, — ответила я, чувствуя, как подсыхающая грязь неприятно стягивает кожу лица.

Госпожа Кин осуждающе цокнула языком, вздохнула и произнесла:

— Ступай-ка ты прямиком в душевую. Я принесу сменную одежду. Не то опять полдня ворчание уборщиц слушать.

Не иначе, провидение расстаралось: душевые располагались на первом этаже не так далеко от входа. По крайней мере, ближе, чем жилые комнаты, а значит, грязи от меня останется значительно меньше, чем если бы я сначала зашла к себе, а потом обратно, к месту омовения.