Я проследовала к стулу, стоящему напротив стола преподавателя, дождалась, пока он сядет, и только потом произнесла:
— Я не могу играть в ансамбле, — мой голос дрогнул, не выдерживая наплыва эмоций.
Преподаватель вопросительно выгнул бровь, а я в порыве чувств вскочила со стула и продолжила:
— Мэтр Муррей, я не могу играть в ансамбле с Грейнном Бойлом! И не знаю, смогу ли вообще с кем-то! Его мелодия доставляет мне практически осязаемый дискомфорт. Я пыталась закрываться, ставить блоки, но тогда игра становится совсем уж отвратительной, Его музыка… это смесь огня и режущих предметов! Я просто не могу!
Я сама не заметила, как стала расхаживать туда-обратно по кабинету. На последних словах я остановилась рядом со стулом, прижав к себе мандолину как последний оплот надежды, глаза щипали злые слезы, от чего негодование становилось еще яростней. Правда, я еще не успела понять, на что именно негодовала.
Мэтр Муррей снова жестом пригласил меня присесть, после чего ответил:
— Оллема Адерин, вы слышащая мелодию сердца. Это дар, с которым нужно учиться жить. Я не говорю, что это просто, но вам придется, — его голос был спокоен и в то же время по твердости мог бы сравниться с монолитом. — Срок вашего обучения немногим больше года. Этого недостаточно, чтобы овладеть всеми навыками в совершенстве. Иногда для этого не хватает и жизни.
— Вы хотите сказать, что такие ощущения мне придется терпеть всю жизнь?! — вспыхнула я зажженной спичкой.
— Я хочу сказать, что вам стоит пересмотреть свое отношение к ситуации, — отрезал он, чем мгновенно привел меня в чувства. Убедившись в наличии разумного огонька в моих глазах, мэтр продолжил:
— Олламам вашей направленности дара редко когда попадается приятная работа. Тем, у кого нет проблем, такие специалисты не нужны. Если вы хотите оградить себя от ощущения чужих неприятных эмоций, вам стоит порвать все контакты с миром музыки, естественно, не исключая музыкального образования.
С каждым словом преподавателя клокочущие эмоции затихали, будто температура в котле безумно быстро стремилась к нулю. Я понимала, что мэтр прав. Конечно, он прав. Но как же невыносимо ощущение собственной неспособности что-либо поделать… Я тяжело вздохнула, села на стул и прижала к себе мандолину. Нет, музыку оставлять я не собиралась, этот вариант даже не рассматривался — никогда и ни при каких условиях. Но… что же мне тогда делать?
Дав мне минуту обдумать его слова, Тиган Муррей продолжил уже гораздо более теплым тоном:
— Однако, я понимаю, что на данном этапе, когда вам еще тяжело справляться с собственным даром, эти трудности вызывают в вас такие сильные эмоции. Я поговорю с олламом Грейнном. Не переживайте, оллема Адерин.
Я кивнула и произнесла тихим голосом:
— Спасибо, мэтр Муррей, и… прошу прощения за… вторжение.
Губы преподавателя расплылись в доброй усмешке.
— Ступайте, оллема Адерин.
Обратно, от кабинета заведующего кафедрой я шла куда спокойней и медленней. В голове крутились обрывки мыслей, скорее ощущаемые, чем осознаваемые. Вопрос «что теперь делать» я себе не задавала. Задам, после того, как ситуация хоть немного прояснится, если, конечно, она прояснится после разговора преподавателя с моим партнером по ансамблю.
Открыв дверь в музыкальный кабинет, я совсем не ожидала обнаружить в нем присутствие объекта своих мыслей. Поэтому изумленное «Грейн?» вырвалось само собой.
Молодой человек по-прежнему сидел на своем стуле, в одной руке держа скрипку, а вторую сжимая в кулак. Впервые за все время нашего знакомства я увидела на его лице эмоции: зубы сжаты, желваки на скулах словно танец выплясывали. Оллам явно был очень напряжен. Как только раздался мой удивленный возглас, его взгляд молнией метнулся к двери, чтобы натолкнуться на меня. Глаза сузились, а в следующую секунду передо мной был снова тот самый Грейнн Бойл, к которому я привыкла: спокойно-пренебрежительный молодой мужчина.
Под его взглядом я прошла к собственному месту, взяла чехол и принялась упаковывать мандолину, попутно разыскивая глазами медиатор. Снова встречаться взглядом с олламом мне не хотелось.
— Извини, я сегодня играть не смогу. Давай в другой раз? — произнесла я, все так же рассматривая пол на предмет потерянного кусочка слоновой кости.
Боковым зрением я заметила безразличное пожатие плечами: вполне предсказуемая реакция.
Судя по всему, медиатор мне уже было не найти. Так что, наскоро собрав ноты, я направилась к выходу, но была остановлена голосом партнера, в котором мне почудилась едва различимая хрипотца:
— Адерин.
Я обернулась. Молодой мужчина рывком поднялся со стула, подошел ко мне и, подняв перед собой, разжал кулак, в котором оказался мой медиатор. Я протянула руку и взяла пропавший кусочек слоновой кости, задев кончиками пальцев гладкую кожу теплой мужской ладони. Как только медиатор оказался в моей руке, Грейнн Бойл опустил свою и первым покинул музыкальный кабинет, так что тихое «спасибо» было обращено уже к его удаляющейся спине.
* * *
Грейнн Бойл стоял, прислонившись спиной к стволу одного из деревьев парка, и смотрел, как хрупкая девичья фигурка закрывает за собой двери женского общежития и устремляется к главному корпусу консерватории. Последние лучи заката давно потухли, и в личности девушки можно было бы усомниться, если бы не заметные даже в сгущающихся вечерних сумерках светлые волосы и западающая в память изящная стройность. Молодой мужчина, сложив руки на груди, наблюдал, как удаляется быстрым шагом Адерин Лори. Ее руки были пусты: ни нот, ни мандолины.
На секунду давая эмоциям небольшую волю, Грейнн Бойл зло прищурился, оттолкнулся от дерева и не спеша последовал за девушкой. Две минуты пути до главного корпуса консерватории, после чего Адерин свернула на боковую тропинку, чтобы обойти здание. Грейнн понял, куда она направляется, раньше, чем увидел пункт назначения: один из запасных выходов. Обычно их держали запертыми, но от прикосновения девичьей руки дверь послушно открылась. Молодой человек шел на некотором отдалении и держался ближе к насаженным вдоль тропинки деревьям, так что, закрывая за собой дверь, Адерин не могла его увидеть.
Выждав несколько десятков секунд, Грейнн Бойл вышел из-под прикрытия и приблизился к деревянному полотну, за которым скрылась девушка. Но, едва коснувшись ручки, он отдернул ладонь, выругался, резко развернулся и быстрым шагом направился обратно к мужскому общежитию. Какая ему, к мраку, разница, куда, зачем и к кому — зубы молодого мужчины непроизвольно сжались — отправилась эта девица? У него есть дела и поважней, чем выяснять ответы на все эти вопросы, не особенно доставляющие ему дискомфорт.
Подумав так, Грейнн Бойл сменил направление и устремился к конюшне, от которой уже верхом добрался до ворот. Привратник встретил его хмуро и, недовольно ворча, напомнил, что после одиннадцати вечера ворота запираются, так что лучше бы ему вернуться до назначенного времени, если он не хочет ночевать на улице. Грейнн сдержанно кивнул и покинул территорию консерватории, направляясь в город.