Консерватория: мелодия твоего сердца - читать онлайн книгу. Автор: Лисавета Синеокова cтр.№ 12

Ни трусость, ни слабость я для себя приемлемыми не считала. К тому же, раз уж случай свел искалеченную душу со слышащей, с моей стороны будет огромным свинством не попытаться помочь. Ведь именно в этом предназначение моего дара, и как я могу пройти мимо, зная, что чужая душа терзается и, сама того не ведая, кричит о помощи? Ну уж нет!

Решительно сведя брови, я быстро засунула мандолину в чехол, вслед за ней отправились и ноты. В этот раз, Грейнн Бойл, я не буду обращать внимание на уколы и жжение твоей музыки, теперь у меня есть задача поважней.

То ли от боевого настроения, то ли от калейдоскопа повторяющихся мыслей дороги от общежития к музыкальному кабинету я толком не заметила. В помещении я привычно оказалась первой. Грейнн, вопреки обыкновению появился, минута в минуту, а не заранее, в остальном же его поведение было предсказуемым: с безразличным выражением лица он поздоровался, занял свое место и стал раскладывать ноты и доставать скрипку из футляра.

— С чего начнем? — спросил он, просматривая заголовки нотных листов.

Я пожала плечами, а потом спохватилась: для воплощения собственного плана мне нужна была композиция, не вызывающая сильных чувств сама по себе, а значит, это точно не должна быть ария Зиггерда, бередящая мою душу не хуже, чем музыка души партнера. Пролистав ноты, я показала Грейнну партитуру сарабанды, третьей части Закатной сюиты.

— Как насчет этой?

Молодой человек чуть склонил голову влево, жестом давая понять, что ему все равно.

Мой выбор, хоть и случайный, не мог быть более подходящим: медленная степенная мелодия истекала грустными нотами, настраивая на нужный мне лад сама по себе, тем не менее нотный текст был не так уж и сложен, что давало возможность сосредоточиться на оттенках, а в моем случае еще и на оттенках музыки души скрипача.

С первых же нот я поняла, что это будет непросто. Нет, я подозревала это и раньше, но теперь осознала в полной мере. Сначала немного сдержанные звуки постепенно набирали силу, словно маленькие колючие льдинки, они будто впивались в кожу и норовили расчертить ее под нотный стан. Несколько тактов, а в медленном темпе сарабанды это довольно продолжительное время, заняла концентрация. Я старалась отрешиться от ощущений. Конечно, полностью избавиться от скребущих, словно когти ледяной кошки, следов на коже было невозможно, но оттиснуть их на второй план — вполне осуществимо. Следующим этапом стало пробуждение музыки моей собственной души. Как студентке второго курса, мне это не должно было представлять слишком большого труда, но параллельная концентрация, помогающая удерживать собственное восприятие на отведенном ему месте, отнимала много усилий, так что на пробуждение пришлось потратить больше времени, чем обычно. Тем временем мелодия наших инструментов набирала мощности. Теперь вместо тихой тоски струны выплескивали величественное горе, полное достоинства и скрытого надрыва. Звуки скрипки, глубокие, плавные, маслянисто-насыщенные, перемешивались с частым тремоло мандолины и занимали все пространство комнаты дрожащей вибрацией, полной достоинства скорби. Этот отрывок был особенно насыщенным и не только по интенсивности звука, но и по оттенкам, по количеству эмоций, которое необходимо вложить в черные хвостатые черточки на расчерченном листе бумаги, чтобы превратить их в ноты — звуки, наполненные смыслом. Исходящие от Грейнна эмоции становились все сильней. Они, даже задвинутые на второй план, доставляли все больше дискомфорта, жаля холодом и остротой. Именно теперь настало идеальное время для моего неслышимого вступления.

Продолжая играть с соблюдением вех предписаний, я стала вплетать в ступающую по кабинету твердым, нерушимым шагом сарабанду мелодию собственной души. Она несла в себе легкую прохладу и успокоение. Я представляла, как кладу на старую рану лекарство из растертых трав, неуловимо пахнущих мятой. Изумрудная смесь ложится толстым слоем, покрывая всю поврежденную поверхность, охлаждает воспаленные покровы, истекает целебным соком прямо вглубь, принося силу и снимая напряжение. Я представила, что моя мелодия сама становится соком, проникает в кровь и стремится по артериям к сердцу — изможденному, измученному, неровно бьющемуся сердцу, которое так истосковалось по покою.

Неожиданно для меня, хотя вполне закономерно, судя по нотному стану, оканчивающемуся двумя вертикальными полосами, мелодия подошла к своему завершению, так и не позволив достигнуть конечной цели. Слишком много времени было потрачено на концентрацию и ее удержанию, все же у меня было еще удручающе мало опыта.

После того, как последние звуки сарабанды затихли, я не удержалась и посмотрела на партнера по ансамблю. Грейнн Бойл, к моему удивлению, прожигал меня пристальным и очень злым взглядом. Желваки на его скулах даже не плясали, а мелко вибрировали, суженые глаза сверкали гневными вспышками.

— Адерин, что ты себе позволяешь? Позволь тебе напомнить, студентка второго курса, что ансамблевые уроки подразумевают совместное влияние одинаковой направленности на общую аудиторию, а не друг на друга, — тон Бойла был спокойным, но в глубине голоса молодого человека рокотал вулкан.

Первой моей реакцией на его вопрос стало удивление. Неужели он так просто почувствовал мое вмешательство? Ведь я старалась быть предельно осторожной и собственную мелодию направляла по тонкой ниточке, почти паутинке. Да даже если он и почувствовал воздействие, не мог же он определить его направленность, ведь для этого нужно быть либо весьма подкованным в теоретическом плане, либо не раз на себе испытать работу слышащего. В талмудическую опытность Грейнна Бойла мне не верилось. Тогда неужели…

Мысли смешались в змеиный клубок, не давая в себе разобраться. Да и времени на разбирательства в их хитросплетениях у меня не было: стальные глаза гневно сверлили во мне невидимую дыру.

— Я пытаюсь избавить наш ансамбль от излишней и нервирующей напряженности, — спокойно, но с долей настороженности ответила я.

— А в нашем ансамбле присутствует напряженность? — неизвестно зачем уточнил он, продолжая неотрывно смотреть мне в глаза.

— А ты этого не заметил? — Изогнув бровь, поинтересовалась я, уверенная в обратном. Такое только абсолютно слепой не заметит — здесь не только дара оллама не нужно, но и музыкального слуха, все невооруженным взглядом видно.

— Может быть, она предостерегает от неприятностей — об этом ты не подумала? — прищурившись, задал мне другой вопрос студент, на самом дне глубокого голоса клокотала сдерживаемая ярость.

— Не в нашем случае, — отрезала я. — Именно от нее в нашем ансамбле все неприятности и исходят.

— Что-то я их не ощущаю, — крылья носа скрипача дрогнули, но это меня не устрашило.

Он не ощущает! Еще бы! Если бы ощущал, наверняка, давно бы меня чем-нибудь тяжелым стукнул!

— Зато я ощущаю — и весьма отчетливо. Настолько отчетливо, что это мешает мне исполнять музыку должным образом, — стараясь не выпускать кипящие эмоции из под контроля, произнесла я.

Желваки на скулах молодого мужчины снова завели свой гневный танец. Я пронаблюдала их маневры и тяжело вздохнула. Его можно понять. Все-таки, я задела очень личную сферу, да к тому же без спроса, так что лучше сбавить обороты и постараться решить все мирно и безболезненно.