– Этого я обещать не могу, – ответил Юан, поднимая над головой куртку, чтобы укрыть меня от ледяного дождя, – но я на это надеюсь.
Ярко-рыжее пламя взмыло над толпой и выплюнуло пучок искр в опасной близости от детей, которые стояли неподалеку, глядя, как неистовствует пылающий костер. Вокруг послышались крики, а порыв ветра поднял в воздух обгоревший мусор. Мы с Юаном двинулись к дому, оставив позади голос Джонни Кэша, напевавший: «Любовь – обжигающая штука…»
39
Каждому приходится, пробудившись от сна или выйдя из задумчивости, заново находить точки компаса. Пока мы не потеряемся – иными словами, пока мы не потеряем мир, – мы не находим себя и не понимаем, где мы и сколь безграничны наши связи с ним
[64].
Генри Дэвид Торо. Уолден, или Жизнь в лесу
Отдел специальных изданий, в галерее, верхняя полка, у ног скелета
В аэропортах пахнет точь-в-точь как в поликлинике. Такой же резкий запах химикатов, освежителей и затхлого, застоявшегося воздуха. С недавних пор от такой атмосферы меня коробило. В то утро сюда примешивался аромат кофе и выпечки – обмякнув в кресле, я сидела напротив Юана, за столиком в Costa Coffee.
Передо мной лежал круассан с шоколадом – я к нему даже не притронулась, как и к чаю, над которым поднимались тонкие завитки пара, благодаря чему возникшее между нами напряжение становилось еще более ощутимым. Мне не хотелось есть. Я была не из тех воодушевленных путешественников, которые готовы в любой момент отправиться навстречу долгожданным приключениям в надежде получить множество свежих впечатлений, увидеть и услышать много нового. Я принадлежала к числу тех грустных пассажиров, которые плачут в самолете или выпивают слишком много бесплатного вина, заставляя всех вокруг чувствовать себя неловко.
Я смахнула с глаз слезы и беспокойно поерзала в кресле. Я еще даже не уехала, но уже представляла, каково будет проснуться в доме родителей, в своей детской комнате, вдали от Юана без каких-либо доказательств того, что моя прежняя жизнь мне не приснилась. Эта мысль настолько угнетала, что вынести ее было невозможно. Уже сейчас Бостон вызывал неприязнь, мне претило думать о том, что его улицы, горожане и загазованный воздух вскоре станут для меня реальнее, чем извилистые проселочные дороги Галлоуэя, колоритные жители Уигтауна и чистый морской воздух. Разлука с Юаном уже казалась невыносимой, хотя он все еще сидел прямо передо мной, по другую сторону стола.
– Лиса, может, ты все-таки позавтракаешь? – Юан внимательно смотрел на меня своими голубыми глазами, улыбался и надеялся, что я отвечу тем же.
И как ему удавалось оставаться таким невозмутимым и спокойным? Какая-то эгоистичная часть меня хотела, чтобы он потерял самообладание, почувствовал, что стоит мне уехать – и мир уже никогда не будет таким прекрасным. В то время как меня одолевала вселенская тоска, Юан, казалось, испытывал лишь тихое беспокойство. Я была погружена в глубокое отчаяние, а он – раздражающе безмятежен, что окончательно выбивало меня из колеи.
– Все будет хорошо, Джесси, я обещаю. – Юан потянулся ко мне через стол, и я ощутила теплое прикосновение его руки.
– Откуда ты знаешь?
Сойдясь во мнении, что нам стоит некоторое время пожить раздельно, мы с Юаном также решили не разговаривать вплоть до того момента, когда он «появится у меня на пороге». Это была моя идея, и в тот момент, когда она пришла мне в голову, она казалась вполне уместной. Если мои обширные знания в области исторического кинематографа хоть чему-то меня научили, так это тому, что мужчинам нужна возможность совершать геройские поступки, и вот теперь Юану выпал шанс. Однако, когда я очутилась вне безопасных стен Книжного, в аэропорту, в холодном и жестком кресле кофейни, в одном шаге от того, чтобы потерять Юана, мой план перестал казаться мне гениальным стратегическим маневром, теперь я считала, что устроила нелепую авантюру. Мысли сейчас были заняты лишь тем, как приятно ощущать тепло его рук, и тем, что, возможно, я чувствую это в последний раз.
Юан пожал плечами, и уголки его губ дрогнули. Он старался не рассмеяться:
– Просто знаю. С нами все будет в порядке. Честно.
Дело было даже не в том, что он радовался моему отъезду. Его не столько беспокоили собственные чувства, сколько веселил мой мелодраматичный выплеск эмоций. Мне следовало сдержать слезы, вот только я не знала, где находится клапан, перекрыв который можно их остановить.
– Ты не обязан мне ничего обещать, – ответила я. В храброй попытке взять себя в руки я улыбнулась. – Я хочу, чтобы ты разобрался, чего ты на самом деле хочешь. Что бы это ни было.
– Джесси, ты опоздаешь, если сейчас не пойдешь на посадку, – мягко напомнил Юан.
Я заставила себя встать и посмотрела на него. Он обнял меня. Я знала, что совершаю ошибку. Что если мы доведем задуманное до конца, то я его больше никогда не увижу.
В кресле самолета было тесно и неудобно, но мне было все равно – я просто сидела, уставившись в пустоту. Я не слышала ни рева двигателей, ни болтовни сидящей рядом женщины. Тоска и горечь заглушали все окружающие звуки. Как, столько пережив, я дошла до этого?
Мой прошлый отъезд из Уигтауна был наполнен ощущением счастья. Я думала о волшебной атмосфере фестиваля, о череде удивительных событий, которые привели меня к Юану, и о нити, которая тесно связывала меня с ним и с Галлоуэем. Тогда мне было грустно уезжать, но в глубине души крылось что-то необъяснимое и загадочное, и я знала, что еще вернусь.
Теперь же я не чувствовала былой уверенности. Не чувствовала той сладостной связи с чем-то таинственным и сокровенным. Мне казалось, что моя жизнь погрузилась в хаос и полностью вышла из-под контроля. Не только моя судьба, но и мое сердце отныне было мне неподвластно. Мое будущее оказалось не в руках моего собственного воображения или зорких духов Уигтауна, а в дрожащих от сомнений ладонях Юана.
Турбулентность застала меня врасплох. Всякий раз, попадая в воздушную яму, я начинала думать, что вот-вот умру. Любая незначительная тряска казалось мне финальной точкой моего путешествия. Я больше ничего не решала, и невидимый щит больше не ограждал меня от опасностей. Лишившись цели, я чувствовала себя уязвимой. Отныне всем руководил случай. Самолет снова тряхнуло, и я невольно схватила за руку свою соседку, которая тут же отпрянула. Извинившись, я уставилась прямо перед собой. Затрещали динамики системы оповещения пассажиров, и стюардесса отрывистым голосом попросила всех вернуться на свои места. Я так отчаянно вцепилась в подлокотники, что костяшки пальцев побелели. Я приготовилась к худшему.
В детстве, когда мне было всего восемь или девять лет, едва осознав непостоянную природу всего сущего, я стала играть в одну нехитрую игру. Каждый раз, когда мне становилось страшно, я спрашивала себя: если бы мне предстояло умереть здесь и сейчас, я была бы довольна тем, куда иду? Не в буквальном смысле (какой ребенок будет доволен походом к врачу, например к стоматологу?), а в переносном – была бы я довольна направлением, в котором текла моя жизнь, учитывая, чего я хотела достичь? (Я была чрезвычайно амбициозным ребенком.) Если я отвечала утвердительно, значит, бояться было нечего.