– Так, значит, ты – Джессика. – Она произнесла мое имя так, будто его было трудно выговорить.
Я почувствовала, что начинаю закипать, прямо как горячая, обжигающая руки вода, которой я наполняла раковину. Я выключила кран и притворилась, что сконцентрировалась на мытье тарелок. С таким же успехом она могла бы сказать: «Юан о тебе никогда не упоминал». И что я могла ей ответить? Я не желала показаться недалекой простушкой, не подозревавшей об их отношениях, какими бы они ни были. Но и давать ей повод думать, будто я защищаюсь, мне тоже не хотелось. Поэтому я просто взяла пример с Юана и промолчала.
Судя по всему, это разозлило Хезер, и она подошла ближе.
– Юан – просто прелесть, не так ли?
И вновь на ее красноречивый комментарий я ответила молчанием. Не знаю, как людям удается хранить ледяное молчание, надеюсь, мое могло сравниться с айсбергом. Расправив плечи и стараясь сохранять невозмутимость, я не отрывала взгляда от плавающих в раковине тарелок.
– Понятия не имею, с чего он решил, что ты ему не подходишь, – продолжала Хезер почти заговорщическим шепотом. – По-моему, ты – роскошная женщина.
Она налила себе еще вина. Поняв, что я не намерена идти на контакт, она постояла рядом еще несколько минут, которые показались мне вечностью, и наконец покинула кухню.
В спальне стоял ледяной холод, но и он не мог отвлечь меня от слов Хезер: «Он решил, что ты ему не подходишь», которые, словно заевшая мазохистская пластинка, снова и снова звучали у меня в голове. Юан прижался ко мне, и я почувствовала бесценное тепло его тела.
– Мне очень жаль, Джесси.
– Ты сказал ей, что я тебе не подхожу.
Моя сказочная мечта о жизни в Шотландии и о моем книготорговце начала рассыпаться, превращаясь в гору глины и щебня.
– Не знаю, почему я так сказал. Это было очень давно. Наверное, в тот момент мне так казалось, но теперь все иначе. – В сонном голосе Юана слышались беспокойство и искренность.
Еще немного, и я могла стать специалистом по ледяному молчанию.
– Ты для меня единственная, – полусонно пробормотал Юан.
Я позволила ему обнять себя, несмотря на разгорающийся внутри гнев. Отчасти я ему верила. Юан не был лжецом, он был нерешительным. Теперь я знала, что значит «рохля» – человек, который вечно во всем не уверен. Он то и дело позволял призракам своих бывших тянуть его назад в прошлое или, наоборот, мог унестись в будущее навстречу тем, кого еще никогда не встречал, и лишь изредка было похоже, что он живет настоящим, в наших отношениях, рядом со мной.
Мне никогда не нравилась присказка о том, что «от любви до ненависти один шаг». Злость по отношению к любимому человеку казалась мне вовсе не оборотной стороной медали, а совершенно противоположной силой, некой антиматерией, которая вступала во взаимодействие с материальным миром и отрицала существование окружающей действительности. Это напомнило мне наблюдение Бруно Беттельгейма, по словам которого, чтобы ребенок проявил злость по отношению к матери, должна возникнуть дуальность, превращающая ее одновременно в злую и добрую ведьму, в фею-крестницу и злую мачеху. К сожалению, я была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что люди не так просты и, как бы я ни злилась, в моей жизни было вовсе не два Юана, хороший и плохой, а один. Истина заключалась не в противопоставлении, а в противоречии. Таков был Юан. Я ощущала ярость, хотя злиться совершенно не хотела, ведь для нее не было причин: я влюбилась в него такого, какой он есть, вместе с его нерешительностью. Однако это вовсе не означает, что мне должна нравиться его противоречивость или что я обязана с этим жить.
Я чувствовала, что терплю поражение в некой воображаемой битве с силами судьбы и любви. Мое воображение, как и положено, рисовало путь, на котором меня ждали награды, столь нужные мне, но казавшиеся недостижимыми: места невероятной красоты, подарившие мне чувство принадлежности, свободу от мучившего меня чувства тревоги, возможность отдохнуть от груза амбиций, знакомство с множеством близких по духу людей и, что самое главное, любовь. Все складывалось так идеально, что я не могла понять, почему самый важный кусочек мозаики – Юан – никак не вставал на свое место.
Юан сонно и небрежно провел рукой по моим волосам.
– Не знаю, что бы я делал без тебя.
Он говорил от сердца, но его слова звучали туманно, будто он действительно чувствовал все это, но не мог с уверенностью объяснить почему.
Я лежала в темноте спальни, уставившись в потолок. Я бросила свою жизнь в Лос-Анджелесе, отказалась от работы, привычек, друзей – всего, что у меня было. Я позволила изменениям затронуть все сферы моей жизни, поддавшись течению и интуиции, подсказывавшей мне, как стоило поступить. Так почему же ничего не складывалось? Горошина проросла, а трещина становилась все шире.
И вдруг меня осенило. Я оказалась тем, кто все решает. Едва осознав это, я почувствовала, как лицо заливается краской стыда. В отсутствие съемок, где я могла выплеснуть свою энергию, я начала вовсю применять режиссерские навыки в личной жизни. Именно мной были приняты все решения – значимые и не очень, – благодаря которым мы с Юаном были вместе, и вполне вероятно, что весь тот риск, на который мне пришлось пойти, чтобы оказаться рядом с ним, стал причиной, а вовсе не препятствием моей преданности ему. Юану ни разу не пришлось ничего решать. В его случае все произошло само собой, и в результате мы оказались в неравных условиях.
Все это было для меня мечтой, приключением, а Юану ни разу не представился случай испытать нечто подобное и самостоятельно сотворить свое будущее. Он был лишь добровольным участником событий. Внезапно я посмотрела на ситуацию его глазами. К нему нагрянула какая-то пышущая энтузиазмом американка, которая собиралась пожить у него пару месяцев, но в результате осталась и теперь командовала у него дома, меняла его привычный уклад жизни, вмешивалась в его отношения с друзьями и знакомыми и ни на минуту не оставляла его в покое. То, что начиналось как невинная попытка посмотреть, что будет дальше, внезапно переросло в длительные стабильные отношения, и, как бы счастлив и доволен он ни был, вероятно, он не чувствовал, что как-либо этому посодействовал. Мне казалось, что он должен считать себя счастливчиком, а тем временем он, вероятно, был в полном замешательстве.
Я попыталась разработать дальнейший план действий, но, прямо как Золушка в мюзикле Джеймса Лэпайна, которая решила оставить туфельку на ступеньках лестницы, чтобы принц ее нашел, «я знала, каким будет мое решение: я решила ничего не решать». Это был лишь проблеск идеи, а не до конца оформившаяся мысль, но я больше не собиралась режиссировать наши отношения. Возможно, мне стоило уехать, дав Юану пространство и время, чтобы он мог ответить себе на вопрос, кто он и чего хочет. И тогда, если он решит, что хочет быть со мной, он сможет приехать и забрать меня. Внезапно меня охватило волнующее предвкушение. Не будет никаких колебаний, никакой драмы – без всякого предупреждения он просто появится у меня на пороге в тот день, который мы заранее назначим. Вспыхнувшая было искорка этой идеи начала тускнеть по мере того, как я погружалась в сон. Я приехала к нему на другой конец земного шара, чтобы продемонстрировать свою любовь и преданность. Теперь настал его черед пойти на такой риск.