История нравов. Галантный век - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Фукс cтр.№ 57

Так как подобные уступки удобны для обеих сторон, так как они — а это главное — не грозят браку, то они, естественно, возносятся в область идеологии и изображаются настоящим славным завоеванием. В «Нравоучительных историях» Мармонтеля говорится: «Ныне в лоне семьи царят дружба, свобода и мир. Пока супруги любят друг друга, они живут вместе и счастливы. Раз они перестают любить, они признаются в этом друг другу, как порядочные люди, — и возвращают друг другу клятву в верности. Они перестают быть любовниками, чтобы стать друзьями. Вот истинно — приятные нравы!»

Подобное положение вещей было бы на самом деле идеальным, если бы за ним скрывалось нечто большее, чем идеализированная свобода предаваться разврату.

Само собой понятно, что свобода половых сношений, царившая в верхних слоях общества, значительно влияла и на средние слои столичного населения, и, естественно, тем сильнее, чем больше они зависели материально от двора, придворной знати и крупной буржуазии. Этими слоями были чиновничество и купечество. В этих слоях адюльтер жены также считался часто счастьем, которое не могло выпасть на ее долю слишком рано. Одна дама жалела свою племянницу в присутствии третьего лица: «Подумайте только, бедное дитя уже два года замужем и еще не знает, что такое любовь!» Дело в том, что «бедное дитя» призналось своей тетке в том, что не имело еще любовника. Удивление, выраженное дамой, совершенно основательно, ибо жена без любовника — по итальянскому обычаю, он во всех странах носит название чичисбея — не более как исключение.

Писатель Шатовьё замечает о роли чичисбея в Венеции: «Жена, у которой нет чичисбея, презирается, муж в роли чичисбея собственной жены высмеивается, а красивый и знатный чичисбей доставляет славу и вызывает зависть».

Подобные сведения имеются у нас относительно Берлина, Вены, Парижа. В «Письмах о галантных историях Берлина» говорится: «Дамы нисколько не стесняются показывать всем и каждому, что у них есть милый, которого они назло петуху-мужу изо всех сил откармливают в награду за его любовное томление».

В одноименном сочинении, посвященном Вене, утверждается: «Здешние дамы, которые еще девицами привыкли ничего не делать, а став женщинами, слишком нежны и хрупки, чтобы чем-нибудь заняться, нисколько не смотрят за хозяйством, а только целуются днем и ночью, чтобы их з… оставались мягкими и нежными и удостаивались бы похвалы их чичисбеев».

В Англии совершенно в порядке вещей, если муж имеет любовницу прямо в своем доме рядом с законной супругой. Г-жа Гилль говорит в своей книге «Женщины в английской жизни»: «Большинство мужей содержало в той или другой форме любовниц. Многие помещали их даже в своем доме и заставляли сидеть за одним столом с женой, что почти никогда не приводило к недоразумениям. Часто они даже выходили гулять вместе с женами, причем единственная разница между ними состояла в том, что обыкновенно метрессы были красивее, лучше одеты и менее чопорны».

Взаимная снисходительность супругов переходила в этих слоях очень часто в циническое соглашение по части взаимной неверности. И не менее часто один становится в этом отношении союзником другого. Муж доставляет жене возможность беспрепятственно вращаться в кругу его друзей и, кроме того, вводит в свой дом тех, которые нравятся жене. Как видно из переписки г-жи д’Эпине, «единственное средство понравиться» друзьям мужа состоит в том, чтобы сделать их своими любовниками. И так же поступает жена по отношению к мужу. Она вступает в дружбу с теми дамами, которых муж хотел бы иметь любовницами, и нарочно создает такие ситуации, которые позволили бы ему как можно скорее добиться цели: «Одна дама застигнута врасплох ее подругой в нежной сцене с ее мужем. Она извиняется и уверяет, что вовсе не хотела злоупотребить ее доверием… Тогда подруга бросается ей на шею и поздравляет ее с ее счастьем». По мнению современников, такие факты относятся к числу самых обычных. И одни шутливо, другие серьезно прибавляют: «Можно ли представить себе более приятные гарантии обоюдного счастья?» Так как каждому мужчине жена друга нравится более своей собственной, так как жене муж подруги нравится более собственного, то все готовы — хотя бы на время — поменяться ролями…

Подобные предложения, а также описания уже осуществленных предложений то и дело встречаются в переписке современников. В написанных на французском языке письмах одной венки к любовнику, относящихся к 1740 году, говорится: «Вы жалуетесь, что вам неприятно скрывать нашу любовь… Все зависит от вас. Поверьте, дорогой друг, мой муж с удовольствием согласился бы совершить обмен на несколько недель, если бы вы уступили ему открыто ваши права на вашу хорошенькую экономку. Приведите его в объятия этой достойной любви особы, и он отблагодарит вас тем, что все снова и снова будет приводить вас в мои объятия».

Очень часто говорит и Казанова о таком обмене женами и любовниками. Из целого ряда описаний современных нравов мы узнаем, наконец, что подобный обмен был во многих городах даже самым обычным явлением. Так, Мюллер говорит в своем «Описании Берлина, Потсдама и Сан-Суси»: «Здесь очень в ходу обмениваться женами на несколько недель. Так однажды вечером я случайно услышал, как один офицер говорил военному советнику: „Да, кстати, дорогой друг, когда я сегодня вечером приду к твоей милой жене, то предупреди ее, чтобы она не брала к себе на диван Верного Пастушка (вероятно, собачку). А то как-то неудобно спать, да и мешает он постоянно“».

Подобные явления тем обычнее, чем больше город носит характер простой столицы, где все обыватели до последнего ремесленника всецело зависят от двора и придворных кругов.

Остается только сказать еще несколько слов о ремесленных слоях в городах, то есть о тех кругах, где серьезно подготовлялась освободительная борьба мелкой буржуазии, которой надоедало быть игрушкой дворянских и княжеских капризов и в сердце которой все более накипало честное негодование. Эти классы и круги стояли как в своей общей, так и в половой морали на точке зрения, диаметрально противоположной той, которую разделяли господствующие классы и столичное население. Пробудившееся здесь классовое самосознание находило очень надежную опору в том факте, что в ремесленной среде потеря нравственного равновесия — а к ней в большинстве случаев приводит адюльтер — угрожала самому существованию семьи. В итоге — здесь господствовали более строгие нравы и адюльтер был явлением значительно более редким. Во всяком случае, адюльтер здесь не был массовым явлением, и там, где он встречался, он приводил обыкновенно к трагическим последствиям.

Как ни отличалась в этом отношении мелкая буржуазия от верхушек общества и их присных, все же и эта мелкобуржуазная нравственность не в силах наложить на эпоху абсолютизма светлого пятна, ибо достойно удивления только совершенно свободное обуздание инстинктов во имя более высокой идеи человечества. Здесь же речь идет лишь об узкой филистерской морали, в лучшем случае там, где она добровольно отрекается, избегающей грешить лишь из трусости и мелочности и более всего ценящей добродетель потому только, что нужда и забота — ежедневные гости в этой среде — были всегда самой крепкой опорой против разнузданности половой жизни.

Сущность этой филистерской морали покажется нам тем более презрительной, если мы примем во внимание, что, хотя мужчины этого класса и пробуждались медленно к самосознанию, их жены все без исключения погрязали в верноподданничестве. Правда, они почти все были женщинами по-своему почтенными, все они усердно обрушивались на грехи соседки, но едва ли одна из них могла устоять перед тайным соблазном «быть в один прекрасный день сведенной с дворянином». Эта мечта, как заманчивый сон наяву, преследовала большинство этих женщин всю их жизнь. Когда одной из них удавалось осуществить мечту, остальные набрасывались на паршивую овцу, но в конце концов только из зависти.