История нравов. Галантный век - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Фукс cтр.№ 54

Неизбежным последствием такого положения вещей должны были бы стать частые разводы. Они в самом деле происходили очень часто, например в Берлине. Довольно обычным явлением был развод и в Англии. Здесь, впрочем, речь идет исключительно об имущих классах, так как развод стоил так же дорого, как свадьба — дешево. Развод предполагал сложную судебную процедуру, для которой приходилось нанимать дорогих адвокатов.

Но даже имущие классы в Англии очень часто отказывались от развода, так как муж должен был при каких бы то было обстоятельствах вернуть приданое жены, даже в том случае, если вина была ее. Если в имущих классах супруги поддерживали видимость брака, причем каждая сторона жила как хотела, то в более бедных классах дело завершалось финалом, имевшим для уровня общей нравственности самые печальные последствия: супруги часто расходились так же просто, как и сходились. Это значит: в большинстве случаев муж бросал жену, когда расходы по покрытию общего хозяйства становились слишком обременительными.

Число брошенных со злостным намерением жен было огромно, и, разумеется, в таких случаях страдательной стороной всегда была женщина. Обычно дети оставались при ней. От грозящей голодной смерти детей обыкновенно спасал в таких случаях воспитательный дом, а мать — проституция, если только ей не удавалось сойтись с другим, что, впрочем, в большинстве случаев было лишь другой формой проституции.

Подобное положение вещей имело еще одно печальное последствие. Легкость вступления в брак и трудность легального развода привели к страшному росту случаев бигамии. То, что в настоящее время не более как индивидуальный случай, было тогда в Англии в низших классах обычным явлением.

Так как в низших классах брак был для мужчины часто не более как успешным средством соблазнить девушку, то сотни жили не только в двоеженстве, но даже в троеженстве. В особенности о коммерсантах, которых профессия заставляла то и дело переезжать с места на место, говорилось, что у большинства имеется «легальная» жена в каждом городе, где они останавливаются на более или менее продолжительное время. Если, таким образом, бигамия была удобнейшей формой беззастенчивого удовлетворения половой потребности, то она была, кроме того, и источником обогащения. И нужно думать, что в большинстве случаев ее использовали именно как средство забрать в свои руки состояние девушки или женщины. Даже такие суровые наказания, как повешение или ссылка, которыми каралось двоеженство, не смогли справиться с этим злом и только доказывают, насколько оно было распространено.

В связи с этими обычаями необходимо упомянуть еще об одной особенности английской жизни, которая может показаться невероятной. Она производит впечатление скорее грубой масленичной шутки, чем реальной действительности и тем не менее засвидетельствована множеством неопровержимых документов. Мы говорим о практиковавшейся в низших классах Англии продаже жен — обычае, существовавшем еще и в XIX веке, так как подобные достоверные факты упоминаются еще в 1884 году. Во второй половине XVIII века и в начале XIX века такие случаи особенно часто повторялись.

В своих английских летописях, в томе, посвященном 1790 году, Архенхольц говорит: «Никогда так часто не продавали жен, как теперь». А в томе, относящемся к 1796 году: «Продажа жен в среде низших классов практиковалась так усердно, как никогда раньше». Здесь речь идет о праве мужа продавать с аукциона жену, от которой он по тем или иным причинам хотел отделаться. Что подобные случаи были не исключением, а обычным явлением, лучше всего доказывает то обстоятельство, что продажа жен обыкновенно происходила в дни ярмарок и что газеты среди цен на свиней, овец и рогатый скот помещали и цены на женщин.

В газете «Таймс» от 12 июля 1797 г., в отделе, посвященном Смитфилдской ярмарке, говорится: «Из-за случайного недосмотра или соз нательного упущения в отделе о смитфилдской ярмарке мы лишены возможности сообщить цену на женщин. Многие выдающиеся писатели усматривают в возрастании цен на прекрасный пол верный признак развития цивилизации. В таком случае Смитфилд имеет полное право считаться очагом прогресса, так как на рынке недавно эта цена поднялась с полгинеи до трех с половиной».

По словам Евгения Дюрена, впервые доказавшего массой данных существование этого обычая в своей содержательной книге о половой жизни в Англии, продажа жен отличалась чрезвычайно грубыми приемами и была страшно унизительна для несчастной женщины. Он замечает: «Обыкновенно муж приводил жену, на шею которой была накинута веревка, в день ярмарки на площадь, где продавали скот, привязывал ее к бревну и продавал в присутствии необходимого числа свидетелей тому, кто давал больше других. Судебный рассыльный или другой какой-нибудь невысокий судебный чин, а часто сам муж устанавливал цену, редко превышавшую несколько шиллингов, муж отвязывал жену и водил за веревку по площади. Народ называл такого рода торг ярмаркой рогатого скота. Покупателями обычно были вдовцы или холостяки. После такой продажи женщина становилась законной женой покупателя, а ее дети от этого нового брака также считались законными. Тем не менее мужья иногда после покупки настаивали на венчании в церкви».

По нашему мнению, это была вовсе не продажа жен в строгом смысле слова, как думают многие писатели, то есть пережиток варварского прошлого. Уже по одному тому, что случаи продажи отцом дочерей чрезвычайно редки, и потому, что бывали также случаи продажи мужей женами. Нет, здесь речь идет о последствии вышеописанной легкости вступления в брак. Подобная продажа заменяла, вероятно, в низших классах слишком дорого стоивший развод. Едва ли может быть сомнение в том, что меновая цена, не превышавшая, как нам достоверно известно, нескольких шиллингов, была не более как символом того, что мужчина или женщина отказываются от всех супружеских прав друг на друга.

Так как этот символ выражался в виде цифры, то и этот обычай становится характерным документом в пользу денежной основы тогдашнего брака. Брак дает «права собственника», а в случае развода супруги отказываются от своей «собственности».

Так как абсолютизм был не органическим образованием, а лишь политической возможностью, обусловленной определенным уровнем развития буржуазии, то и его житейская философия не отличалась самостоятельностью. Абсолютизм просто шел в хвосте у буржуазии, доводя, впрочем, благодаря покоившейся в его руках власти ее тенденции до смешного преувеличения, чтобы хотя бы таким путем отличаться от нее.

Характерное для абсолютизма пресловутое эпикурейство было поэтому чисто буржуазной философией. В своей великолепной книге об этике Карл Каутский ясно и сжато обосновал это положение. Он говорил там: «Жизнерадостность и жажда наслаждения восходившей буржуазии, по крайней мере ее наиболее передовых элементов, в особенности же ее интеллигенции, почувствовали себя тогда достаточно окрепшими, чтобы выступить совершенно открыто и сбросить с себя все лицемерные покровы, которые были ей навязаны господствовавшим христианством. И как ни жалко было во многих отношениях настоящее, восходившая буржуазия все же чувствовала, что лучшая часть действительности, а именно будущее, принадлежит ей, и она сознавала себя настолько сильной, чтобы превратить долину скорби в рай, где людям будет предоставлена свобода следовать своим инстинктам. В природе и в инстинкте усматривали мыслители зародыши не зла, а добра. Это новое направление мысли нашло очень благодарную публику не только среди наиболее передовых слоев буржуазии, но и среди придворной знати, завоевавшей себе такую власть в государстве, что также считала возможным отдаться наслаждению без всяких лицемерных фраз, тем более что она была теперь отделена от черни глубокой пропастью. Знать относилась к мещанину и крестьянину, как к существам низшей породы, которым ее философия и недоступна, и непонятна, так что она могла ее свободно развивать, не боясь ослабить тем христианскую религию и этику — эти средства ее социального господства».