История нравов. Галантный век - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Фукс cтр.№ 56

А там, где муж не говорит жене прямо, что он ничего не имеет против того, если она обзаведется любовником, она должна это понять по той деликатности, с которой он не ограничивает ее свободу в общении с другими мужчинами.

Большинство женщин прекрасно оценивает этот умный совет, все равно, от кого бы он ни исходил. Леди Монтегю говорит о Вене, что «каждая знатная дама имеет своего чичисбея, что эти отношения настолько же известны, насколько и само собой понятны и всеми уважаются». В своих мемуарах граф Тилли говорит о маркизе Жанлис: «…даже когда ему было пятьдесят лет, он ухаживал за красавицами и ничего не имел против того, чтобы и его жена не разыгрывала неприступную».

И подобно тому как муж á la mode ничего не имеет против любовника жены, так она ничего не имеет против любовниц мужа. Никто не вмешивается в чужую жизнь, и все живут в дружбе. Муж — друг любовника жены и поверенный ее бывших симпатий; жена — подруга любовниц мужа и утешительница тех, которым он дал отставку. Муж не ревнует, жена освобождена от супружеского долга, беспечность — добродетель мужчин. Только одного требует общественная мораль от него и от нее, главным образом, конечно, от нее, — соблюдения внешнего декорума. Последнее заключается отнюдь не в том, чтобы на глазах у всех симулировать верность, а только в том, чтобы не давать свету никаких явных доказательств противного.

Все имеют право все знать, но никто не должен быть свидетелем. Влюбленные обязаны довольствоваться косвенным объявлением о своих обоюдных успехах. И они делают это как можно более недвусмысленно, что также считается признаком bon ton’a. Желая объявить свету о том, что он добился у нее или другой дамы роли осчастливленного любовника, фаворит заставляет по целым часам или дням свою карету ждать перед ее домом. А дама в тот день, когда она впервые готова официально оказать свою благосклонность новому любовнику, приказывает покрыть на ночь мостовую соломой и поднимает жалюзи спальни не раньше двенадцати часов. И чтобы подчеркнуть свой успех и влюбленность официального поклонника, она в продолжение нескольких дней подрисовывает под глазами черные круги, придает лицу переутомленный вид и устраивает lever не иначе как лежа в постели. Все ее друзья и подруги приветствуют ее в эти дни восклицанием: «Боже! Как вы переутомлены!»

Разумеется, никогда не забывают при этом, чем каждый обязан своему положению. Когда некий лорд Аберкон узнал, что его жена убежала с любовником, он немедленно же послал им свою коляску, находя неприличным, чтобы жена путешествовала в простой наемной карете. Первой обязанностью мужа в таких случаях была, по мнению света, выдержка. Ее он должен сохранять и в самые критические моменты. И мужья порой достигали в этом отношении мастерства. Некая г-жа де Мереваль готова отдаться своему любовнику, молодому офицеру, в тот самый момент, когда в комнату входит муж. И спокойным тоном, совершенно не волнуясь, г-н де Мереваль говорит жене: «Как вы неосторожны, сударыня. Представьте, что вошел бы кто-нибудь другой». И он покидает комнату. Но и г-жа Мереваль отличалась по-своему выдержкой. «Не успел ее муж покинуть комнату, как она, несмотря на помеху, беспокойство и малую опытность партнера, принудила его окончить то, чему помешал приход ее вежливого мужа». Кто умеет таким образом сохранять выдержку даже в самые критические моменты, тому все «обладающие хорошим вкусом» восторженно аплодируют.

Граф Таванн, почетный кавалер королевы Марии-Антуанетты, выразился так же хладнокровно, когда увидел жену в объятиях другого почетного кавалера королевы, господина де Монморанси. И когда при дворе стала известна хладнокровная сдержанность графа, то Тилли занес в свой дневник слова: «Вот это я называю невозмутимостью. Вот настоящие манеры»… «Если же муж ревнует жену, хотя она и соблюдала внешнее приличие, то такой поступок считается невоспитанностью». В «Нравоучительных диалогах философствующего щеголя» говорится: «Если у жены есть „кое-кто“, то это для мужа только тогда несчастье, если оно происходит со скандалом. Если же соблюдается видимость, если жена поступает осторожно и публично позволяет себе по отношению к любовнику только то, на что ее уполномочивает само общество, словом, если, несмотря на всю очевидность, доказать ничего нельзя, то муж дурак, если сердится».

Таким глупцом был, например, маркграф Генрих Прусский. И смеются не над его несчастьем рогатого мужа, а только над его глупостью. Некий дворянин Клейст пишет в 1751 году другу, прусскому барду Глейму: «Вы, вероятно, уже слыхали о приключении маркграфа Генриха. Он послал свою жену в имение и хочет с ней развестись, так как нашел у нее в постели принца Гольштинского… Маркграф поступил бы умнее, если бы замолчал эту историю вместо того, чтобы оглашать ее на весь Берлин. К тому же не следовало бы принимать так близко к сердцу столь невинную вещь, особенно если у самого имеются грешки. В браке рано или поздно должно наступить пресыщение, и муж и жена неизбежно должны кончить изменой, так как их окружает столько достойных любви предметов. А разве можно наказывать за поступки не добровольные, а вынужденные».

Если неверность жены не бесчестит мужа, то к чести или бесчестью жены служит лишь, как уже упомянуто, выбор любовника. Так, например, несомненная слава для женщины, если она «находится в списке героев дня или имеет их в своем списке». В первой половине XVIII века «честолюбивой мечтой многих знаменитых красавиц нашего двора», пишет один придворный Людовика XV, было желание числиться в рядах любовниц герцога Ришелье, хотя бы на одну ночь. Напротив, связь с лакеем или принцем бесчестит даму, так как бесчестит только скандал. Один маркиз заявляет поэтому жене: «Разрешаю тебе всякую связь, только не с принцем и не с лакеем».

В дискуссии с г-жой Гемене герцог Шуазель однажды наметил все то, что, по мнению церемониймейстеров эпохи, может обесчестить женщину: «Немного терпения, сударыня! Давайте обсудим вообще, что может опозорить женщину? Если у нее есть любовник, это еще не бесчестье для нее, не правда ли? Но если у нее несколько, так что можно предполагать, что она не любит ни одного, то это уже есть бесчестье. Для нее бывает, далее, позором, если она делает свой выбор открыто, если она сначала публично объявит, что у нее есть любовник, а потом беспощадно отступится от него, если она не заслуживает, чтобы прежние любовники становились ее друзьями или хорошими знакомыми. Все это, видите ли, сударыня, несомненно накладывает пятно на ее честь!»

Однако самым остроумным последствием, вытекавшим из этой житейской философии, было то обстоятельство, что эпоха, провозгласившая законом неверность мужу, требовала верности любовнику. И в самом деле, если тогда можно было встретить верность, то только вне брака. Но и по отношению к любовнику верность никогда не должна была простираться так далеко, чтобы он был авансирован, так сказать, до чина мужа: только в таком случае другие мужчины имеют право ревновать к нему. Подобное убеждение Лакло вложил в уста Вальмона, который пишет маркизе де Мертей: «Видите ли, дорогая красавица, если вы разделяете свое сердце между столькими мужчинами, то я нисколько не ревную. Во всех ваших любовниках я вижу только преемников Александра, которые не в силах управлять государством, которым управлял я один. Но чтобы вы отдались всецело одному, что на свете есть еще один человек, столь же счастливый, как я, этого я не потерплю».