История нравов. Галантный век - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Фукс cтр.№ 58

Это приложимо ко всем странам. Для Германии имеется такой художественный документ, как «Коварство и любовь» Шиллера, которого никак и ничем не подкрасишь. Эта двойственность мелкобуржуазной морали, само собой разумеется, не индивидуальная вина, а историческая судьба, тем более понятная, что отдаться аристократу для большинства было единственной возможностью спасти себя — и всю родню — от ужасающей узости и тесноты жизни. Подобное указание, однако, только объясняет, а не устраняет двойственность мелкобуржуазной морали.

Подобно тому как флирт кульминировал в официальном институте lever, так вознесенный на высоту программы разврат — в фигуре развратника мужского или женского пола, которая в эпоху старого режима встречалась на каждом шагу.

Отдельные экземпляры этого типа попадаются во все эпохи. Но даже если нельзя было бы доказать, что число их в эпоху старого режима было больше, чем во все остальные века, то во всяком случае эта фигура составляет одну из специфических черт в картине эпохи. И вот почему. В век старого режима развратник был официально признанной фигурой в рамках общественной жизни, такую роль он раньше никогда не играл, а впоследствии играл лишь в ограниченных общественных слоях. Это был тип, который, быть может, и не всегда уважали, зато неизменно окружали удивлением и благоговением.

Когда в романе «Опасные связи» речь заходит о развратнике, один из собеседников замечает: «Вы должны признаться, что порядочные люди нисколько не сторонятся его, что так называемое хорошее общество охотно приглашает его и даже заискивает перед ним». Мы можем поэтому сказать без преувеличения: развратник был до известной степени героем времени.

Решить эту загадку нетрудно.

Так как развратник воплощал собой беззастенчивый разврат, то люди рассчитывали, что он и сумеет удовлетворить до конца те желания, удовлетворить которые никто другой не был способен. И они открыто в этом признавались и не прибегали к лицемерию, так как их отделяла от черни, как уже упомянуто, глубокая пропасть и они могли не смущаться ее отношением к ним.

Сущность развратника как мужского, так и женского пола — полное отсутствие сердечности и признание за явно гнусными поступками значения вопроса чести. Развратник гордился, если о нем говорили: «У него никогда не было намерения, которое не было бы неприличным и преступным». У развратника все построено на расчете. Наслаждение — для него самоцель, и, отдаваясь ему, он не считается с совестью. Слабость, рождающуюся из человечности, он квалифицирует как позор для себя. Осуществляя свои замыслы, он не останавливается и перед самым чудовищным. Петиметр галантности превращается в великого мастера извращенности. При этом, однако, развратник отличается чрезвычайной любезностью. Все, что он делает, самые гнусные поступки облекаются у него в благородные и безупречные формы. Женщина этого типа отличается тем, что она подражает аллюрам мужского разврата. Она желает «сознательно насладиться потерей порядочности», как говорится в вышедших в 1727 году «Размышлениях придворной дамы о женщинах».

Этот тип встречается в эпоху старого режима во всех странах. Наиболее отвратительным он был, по всем вероятиям, в Англии. Здесь он получил название Rake (повеса, распутник). Тэн так описывает этот тип: «Он производит впечатление веселого и блестящего болтуна, но этот юмор чисто внешний. На самом деле он груб и невоспитан и шутит, как палач, с холодной жестокостью по поводу того зла, которое он уже совершил или еще думает совершить. Надо признаться, что в Англии жуиры этой эпохи бросали человеческое мясо на живодерню. Какой-нибудь знатный приятель ловеласа похищает молодую невинную девушку, спаивает ее, проводит с ней ночь в доме терпимости, оставляет ее там в качестве залога и спокойно потирает руки, когда две недели спустя узнает, что ее бросили в тюрьму, где она сошла с ума и умерла. Во Франции развратники были не более как легкомысленными пройдохами, здесь они были низкими негодяями».

Историю такого Rake Хогарт изобразил в своей известной серии «Из жизни развратника».

Впрочем, если Тэн говорит, что французские развратники были в отличие от своих английских сотоварищей только легкомысленными плутами, то это лишь условно верно. Такие фигуры, как герцог Ришелье, маркиз Шуазель, граф Лувуа и в особенности граф Артуа, будущий король Карл X, ничем не уступают по своей отвратительности подобным же гнусным субъектам других стран. Зато о немецких типах этого рода можно вполне сказать, что они были, несомненно, самыми неуклюжими, хотя от этого и не становились более симпатичными.

Из того факта, что тип распутника-сладострастника сделался тогда массовым явлением и почитался светским обществом как герой, можно сделать заключение, что в господствующих классах не только индивидуальный адюльтер считался признаком хорошего тона; модным было всякое крайнее выражение разврата.

В «Интимных письмах господина фон Кёльна» говорится о домах высшего общества Берлина: «В известнейших публичных домах вы найдете настоящих весталок по сравнению со многими знатными берлинскими дамами, задающими тон в обществе».

И чем выше мы поднимаемся, тем больше накапливается грязи, при дворах она достигает размеров настоящей горы. Иллюстрировать это явление именами и примерами можно в самых общих чертах, так как ни одна другая тема из эпохи абсолютизма не находила столь многих и столь обстоятельных исследователей, как именно эта.

Хронологически здесь на первом месте стоит двор Людовика XIII во Франции. Однако пример всеобщего разврата подавал не сам король, отличавшийся гомосексуальными наклонностями, а первый сановник государства кардинал Ришелье и королева Мария Анна Австрийская. Если знаменитый Ришелье имел бесконечный ряд самых грязных связей, то королева до преклонных лет была весьма доступна ухаживаниям преданных ей придворных. Не Людовик XIII, а именно один из этих придворных, граф Ривьер, и был настоящим отцом Людовика XIV. В недавно вышедшей книге Жана Эрве о женщинах и галантности в XVII веке собраны почти все относящиеся к этому убедительные документы.

В лице Людовика XIV не только абсолютизм, но и неотделимый от него разврат достиг своего наибольшего блеска. С него начинается, по мнению большинства, историков, столь характерный для абсолютизма режим метресс. Но это неверно. Эра господства метресс, характеризующаяся тем, что капризы удостоенной всемилостивейшего внимания женщины становятся законом для страны, относится к царствованию Людовика XV и, в сущности, им и ограничивается. При Людовике XIV женщина лишь наиболее пышная декорация королевской власти божьей милостью и высший объект наслаждения, именно только объект. Имена фавориток Людовика XIV всем известны: кто не слыхал о Лавальер, Монтеспан, Фонтанж и особенно о Ментенон, ставшей даже тайной женой короля.

Однако такая ссылка на полудюжину официальных метресс Людовика XIV равно ничего не говорит, ибо если за шестьдесят лет любовных приключений у Людовика XIV было бы только шесть метресс, то он заслуживал бы скорее эпитета «добродетельный». Что в данном случае характерно, так это те безымянные и безвестные, число которых невозможно установить. Или, выражаясь точнее, решающее значение для оценки нравов, господствовавших при дворе Людовика XIV, имеет то обстоятельство, что всякая появлявшаяся при его дворе дама становилась предметом султанских вожделений короля, что все его родственники, кузены и сановники должны были делиться с ним своими женами, разумеется, если последние представляли для него интерес. Впрочем, для этого не требовалось многого, так как Людовик XIV был явным эротоманом, который видел в женщине только пол и которому поэтому нравилась каждая женщина. «Королю, — сообщает герцогиня Елизавета Шарлотта, — нравилась всякая, лишь бы на ней была надета юбка».