Чингисхан. Человек, завоевавший мир - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнк Маклинн cтр.№ 171

В своих депешах Угэдэю Елюй доказывал, что если дать волю военным начальникам в Китае, то резко снизятся налоговые поступления: их хищнические запросы вынудят крестьян бросать земли, а командующие, заинтересованные больше в фураже для лошадей и кормах для скота, превратят сельскохозяйственные угодья в пастбища ^[2094]. Что касается обвинений в препятствовании европейской кампании, то они вызваны обыкновенной неграмотностью — неумением монголов давать верные оценки: они всегда стремились нарастить налогообложение, чтобы заполнить бреши, возникавшие из-за непрофессиональной калькуляции ^[2095].

Чувствуя свое бессилие перебороть Елюя логикой и разумными доводами, братья Чингисхана организовали заговор, чтобы убить администратора. В нем участвовали и Бельгутай и Тэмуге, хотя заводилой был, похоже, Тэмуге. Деятельная служба разведки Угэдэя раскрыла заговорщиков, но для Угэдэя было немыслимо карать своих дядьев, и он попросил Елюя предложить подходящую меру наказания. Елюй ответил, что он не заинтересован в мщении. Угэдэй избежал семейного скандала, но на какое-то время этот инцидент невольно заставил его мыслить категориями Елюя. По болезненной проблеме апанажа он принял компромиссное решение: чиновники центрального правительства должны иметь право доступа на территории для обеспечения сбора справедливой имперской доли налогов; любые попытки помешать им или откупиться взятками подлежат наказанию смертной казнью ^[2096].

Главными виновниками краха Елюя, видимо, были мусульманские купцы. В тридцатые годы XIII века их присутствие в Китае существенно возросло. Они объединились в «уртак» (тюркское понятие, означающее «партнер») — ассоциацию официально лицензированных торговцев и монгольской знати, организованную с целью личного обогащения ^[2097]. Их не любили в Китае по многим причинам: они были иностранцами, с чуждой культурой и языком, продувными эксплуататорами-кровопийцами, особенно немилосердными в роли налоговых коллекторов, нанятых властями. Эти исламские плутократы были врагами для мирного, дисциплинированного и добропорядочного населения Китая. Налоги, поступавшие в виде серебра в казну монгольского двора, обычно вкладывались в бизнес этих купцов, которые выдавали ссуды под ростовщические проценты ^[2098]. Нередко они одалживали деньги у монголов и ссужали их по ставке 100 процентов, учреждая местные агентства из-за высокой стоимости жизни в северном Китае в годы войны, природных катаклизмов и постоянного возрастания налогов. Мусульманские торговцы ежегодно конвертировали доходы от 100-процентного тарифа в капитал, и за десять лет капитал со сложными процентами уже в 1000 раз превышал первоначальную ссуду ^[2099]. «Уртак» погашал первоначальный заем с достаточно высокой процентной ставкой, удовлетворявшей Угэдэя, и когда они предложили заработать дополнительные доходы на откупе налогов, их предложение было с энтузиазмом принято.

Тщетно Елюй предупреждал хана о том, что откупщики будут подрывать центральное правительство, кастрируют секретариат. К 1238 году общая сумма налогов в Китае составляла 22 000 слитков серебра, и Елюй говорил: если квота удвоится, чего добиваются купцы, то крестьяне прибегнут к насилию, начнут убивать государевых чиновников, займутся разбоем и бандитизмом ^[2100]. Угэдэй не придал никакого значения его словам. Деньги его совершенно не интересовали, он получал удовольствие азартного игрока от победы, придававшей уверенности в могуществе. Еще в начале тридцатых годов он пробовал свои силы на спекулятивном рынке: когда весь годовой налоговый сбор в Китае не превышал 10 000 слитков серебра, хан сам инвестировал 500 слитков. Как заметил один современный историк, «при таких темпах утечки денег из казны неудивительна потребность в повышении налоговых квот» ^[2101].

Наконец, в 1239 году Угэдэй полностью доверился спекулянтам, отдал им на откуп сбор налогов в Китае и удвоил годовую квоту с 22 000 до 44 000 слитков серебра. Одно это лишало сна Елюя, но неприятностей добавляла и оппозиция монгольских олигархов, чиновников, как назначенных Угэдэем, так и служивших в его секретариате. Шиги-Хутуху и Чинкай поначалу пытались сохранять нейтралитет, Чинкай отбивал поползновения купцов, Шиги защищал Елюя от ненависти когорты «старых монголов». Когда они поняли, что Елюй теряет благоволение Угэдэя, оба бывших соратника переметнулись в лагерь побеждающей стороны и даже начали вредительствовать ^[2102]. Трио протеже Чинкая — Кадак, проводивший перепись населения под номинальным руководством Шиги, Махмуд Ялавач и откупщик Абд ад-Рахман — были главными исполнителями кампании дискредитации Елюя в 1239 году.

Могущественными противниками Елюя в самом Китае были его соплеменник кидань Шимо Сяньдэбу, перебежавший от цзиньцев еще в 1212 году и вошедший в доверие и к Угэдэю, и к Чинкаю (Шимо был вторым после Елюя самым главным сановником в секретариате), и Буйрук Кайя, уйгур, бывший телохранитель Чингисхана, в тридцатых годах исполнявший особо важные задания Угэдэя в Китае как его чрезвычайный и полномочный посол ^[2103].

Наконец, и сам Угэдэй разуверился в Елюе. Великий хан все еще испытывал некоторую привязанность к ученому человеку, но после 1235 года, когда алкоголизм стал доминировать в поведении самодержца, он постепенно утратил интерес к нему. Хотя, надо сказать, в ранний период они превосходно ладили друг с другом. Узнав, что Елюй (по удивительной аналогии с Плинием Старшим, о котором хан, естественно, и слыхом не слыхал) как-то сказал, что день надо посвящать государственной службе, а вечера — учению, Угэдэй стал требовать, чтобы советник, появляясь при дворе, обязательно принимал участие в попойках. Однажды Елюй перепил на дворцовом приеме и заполз в карету, чтобы выспаться. Угэдэй нашел его там и начал трясти за плечи. В полусонном и почти бессознательном состоянии Елюй не признал великого хана и осыпал его проклятиями. Увидев все-таки, кого он клянет, Елюй вскочил и принес тысячу извинений. Угэдэй от души рассмеялся и сказал: «Ага, вы предпочитаете потягивать в одиночестве и наклюкаться втихаря, а не с нами». Уходил хан, фыркая от удовольствия ^[2104].