В октябре 1219 годы монголы наконец появились у города Отрар на берегах Сырдарьи, могучей реки, известной в древние времена под названием Яксарт. (Александр Великий вписал в историю величайшую битву на этой реке в 329 году до нашей эры, объявив ее северной границей своей империи.) Чингисхан провел в походе три месяца, не считая остановки на Иртыше и в других местах, пройдя в общей сложности более 2500 миль
[1355]. Теперь он решил поручить осаду Отрара Угэдэю и Джагатаю, а сам расположился с большим резервом на перевале над долиной Арыс у подножия горного кряжа.
Стратегия, как всегда, была превосходная. Зная, что шах в Самарканде, Чингисхан выслал 5-тысячный отряд вверх по Сырдарье с заданием взять Бенакет (неподалеку от Ташкента), где дорога из Самарканда подходит к реке, и любая армия, продвигающаяся в этом направлении, неминуемо окажется здесь
[1356]. Он хотел побудить Мухаммеда к освобождению Отрара. Если это случится, то 5000 монголов из Бенакета уйдут и воссоединятся с Угэдэем и Джагатаем под Отраром. Чингисхан хотел создать у шаха впечатление, будто армия, осаждающая Отрар, может оказаться между двумя огнями: между его армией, идущей из Самарканда, и сильным гарнизоном Отрара, который совершит вылазку и нападет на монголов с тыла. Он рассчитывал уничтожить военное могущество Хорезма одним ударом, применив свой опыт молниеносного объединения войск, идущих врозь. Шах не знал о существовании второй армии, скрывавшейся в засаде у предгорья, и не понимал, куда делся Джучи. Внезапное нападение Чингисхана на фланг гарнизона и удар Джучи в тыл армии Мухаммеда гарантировали победу, о которой будут помнить столетиями
[1357]. Она будет грандиознее побед в битвах при Гавгамелах, Каннах, Заме
[1358] — в любом величайшем сражении истории.
Но шах не поддался на приманку. Он был уверен в том, что мощный гарнизон Отрара выстоит, и ему надо было лишь выяснить местонахождение Джучи и Джэбэ, прежде чем принимать решения о дальнейших действиях. Он был в крайнем возбуждении от сомнений и колебаний, почти как Гамлет, в то время как его сын Джелал рвал на себе волосы в ярости оттого, что игнорировали его предложение дать отпор монголам на Сырдарье. Действительно, уступив Сырдарью Чингисхану, шах проиграл первый раунд в борьбе с монголами
[1359].
Однако было и рациональное зерно в его несогласии с планом Джелала. Все города у реки (в том числе и Отрар) располагались на северном берегу, а это означало, что все армии, защищающие их, имели бы позади себя реку, отрезавшую пути отхода в случае поражения. С другой стороны, если бы шах использовал реку в целях обороны, бросая вызов монголам с южного берега, где располагались бы его главные силы, то ему пришлось бы оставить и сдать все северные города. Более того, если бы он даже и побеждал на северном берегу, то монголы отступили бы в горы, и слишком опасно было бы преследовать противника в таких сложных условиях местности
[1360]. Смысл всей стратегии Мухаммеда заключался в том, чтобы разместить в Отраре сильнейший гарнизон, который измотает окончательно монголов, уже изнуренных долгим переходом. Когда он увидит, что монголы в достаточной мере выбились из сил, доказывал шах советникам, тогда и прикажет армии выйти из Самарканда в Бенакет. В этом рассуждении тоже была своя логика. Гарнизон Отрара насчитывал 60 000 боеспособных воинов, а пехота и конница стояли по всему периметру стены
[1361].
Чингисхан терпеливо ждал два месяца, продолжая осаждать город, но наконец понял, что ему не удастся вызвать на бой шаха. Тогда он полностью перепоручил осаду Угэдэю и Джагатаю, передав приказ Джучи выйти из Ферганы для завоевания городов на северной стороне Сырдарьи
[1362]. К несчастью для самого Мухаммеда, он поверил в миф о беспомощности монголов в осадах, появившийся после их тусклой военной кампании против Си Ся в 1209–1211 годах. Он еще не знал, что в результате войн с цзиньцами осадное мастерство монголов и техническая оснащенность выросли многократно, а крепость Отрар их вовсе не страшила. Наоборот, Иналчук, правитель и виновник резни, и генерал Карача, присланный шахом с 50-тысячным войском для поддержки 10-тысячного гарнизона, будто бы пришли в смятение, услышав под стенами заливистое ржание конницы в доспехах и пронзительные крики мулов в кольчугах
[1363]. Конечно, монголы применили обычные трюки для запугивания противника своей массовостью. Постепенно они взломали стены и заблокировали снабжение города продуктами и водой. Надежды шаха не оправдались: воинство кочевников, уступавшее его армии в численности, но более дисциплинированное и волевое, сокрушило противника, который еще мог сражаться
[1364].
Как бы то ни было, прошло пять месяцев, прежде чем Отрар прекратил сопротивление — в феврале 1220 года. В январе Карача, предвидя неизбежность краха, попытался бежать, но его поймали и казнили; Угэдэй разделял мнение отца в отношении того, что генерал не должен оставлять своего государя
[1365]. После разгрома многие наемники покинули шаха. Как стало известно, некоторые горожане, измученные лишениями пятимесячной осады, сами открыли боковые ворота и впустили интервентов. Иналчук забаррикадировался в цитадели с 20-тысячным войском, но началось массовое дезертирство, и скоро с ним осталось не более шести тысяч воинов
[1366]. После падения цитадели Иналчук с самыми верными сторонниками укрылся в центральной башне; они держались до конца, отбиваясь от наседавших монголов даже черепицей. Монголы сделали подкоп, и, когда башня рухнула, извлекли из руин Иналчука
[1367]. Незамедлительно были умерщвлены все тюркские дезертиры и оставшиеся в живых воины. Угэдэей и Джагатай повелели сровнять город с землей; он так и не возродился, и его мрачные руины
[1368] служат напоминанием о глупости и тщетности сопротивления сильнейшей державе мира. Иналчуку пока сохранили жизнь, чтобы продемонстрировать его Чингисхану, когда появится такая возможность. Иналчука, конечно, тоже казнили, но история о том, что Чингисхан пытал его, заливая глаза расплавленным серебром, сомнительна
[1369].