– Да. Сказали, новостей нет. Боюсь, их и не будет.
– Не факт. Еще виски?
– Нет, спасибо.
– Что будешь делать?
– Если ты не против, я бы поехала домой.
– В сон клонит?
– Нет. Но мне хочется понежиться в постели, вспоминая этот вечер.
На парковке, прощаясь, оба внезапно ощутили желание обняться и поцеловаться.
– Ты еще побудешь?
– Дня три. Завтра позвоню – попрощаться. Ты не возражаешь?
– Нет.
14
Комиссар открыл глаза: уже рассвело. В то утро он не стал тут же зажмуриваться, отказываясь принять новый день. Наверно, потому, что он проспал всю ночь крепким спокойным сном, с того момента, как уснул, и до тех пор, пока не проснулся, – в последнее время такое случалось с ним все реже.
Он лежал, следя за изменчивой игрой света и тени, которую затеяли на потолке солнечные лучи, проникшие сквозь жалюзи. Прохожий на берегу превратился в фигурку а-ля Джакометти, словно сплетенную из шерстяных нитей.
Комиссар вспомнил, что в детстве мог целый час просидеть, глядя в калейдоскоп – подарок дяди, – зачарованный постоянно меняющимися цветными формами. Дядя купил ему револьвер, в который заряжались темно-красные бумажные ободки в маленьких черных пупырышках: они вставлялись в барабан и при каждом выстреле издавали хлопок…
Тут в памяти всплыла перестрелка Галлуццо с двумя поджигателями.
Он подумал: странно, уже почти сутки, как те, что хотели от него неизвестно чего, не дают о себе знать. А ведь они спешили! С чего это вдруг решили ослабить удила? И тут же рассмеялся: никогда раньше ему не случалось использовать слова из конного лексикона.
Было ли это следствием дела, которое он вел, или еще не улеглось впечатление от вечера, проведенного с Ракеле?
Конечно, Ракеле – женщина, которая…
Зазвонил телефон.
Монтальбано мигом слетел с кровати – только бы ускользнуть от мысли о Ракеле.
Была половина седьмого утра.
– Ай, синьор комиссар! Это Катарелла звонит.
Ему захотелось пошутить.
– Как вы сказали, простите? – сказал он, изменив голос.
– Катарелла это, синьор комиссар!
– Какой комиссар? Это скорая ветеринарная помощь.
– Пресвятая дева! Простите, ошибся я.
Он тут же перезвонил:
– Алё? Это витринарная помощь?
– Нет, Катарелла. Это Монтальбано. Погоди, сейчас дам тебе номер ветеринарной помощи.
– Да не нужен мне номер этой… витринарной!..
– А что ж ты тогда им звонишь?
– Сам не знаю. Простите, синьор комиссар, запутался я. Вы бы уж трубку-то повесили, а я снова начну.
– Хорошо.
Он перезвонил в третий раз:
– Синьор комиссар, это вы?
– Я.
– Вы что же, спали?
– Нет, рок-н-ролл танцевал.
– Правда? Вы и танцевать умеете?
– Катарелла, говори уже, что стряслось?
– Труп нашли.
Ну еще бы! Раз Катарелла звонит в семь утра, значит, свежий покойничек.
– Мужчина или женщина?
– Пол-то мужской.
– И где нашли?
– В предместье Спиночча.
– Это где?
– Не знаю я, синьор комиссар. В общем, сейчас Галло подберет.
– Кого, покойника?
– Никак нет, синьор комиссар, вас, лично и персонально. Галло приедет на машине и сам отвезет вас туда, в смысле на место, а место, стало быть, и есть в предместье Спиночча.
– А что, Ауджелло не смог поехать?
– Никак нет, поскольку, когда я ему позвонил, супруга его тогда же мне и ответила, что его дома нету.
– А мобильного телефона у него разве нет?
– Так точно, есть. Но мобильный вроде как выключен.
Еще бы, станет Мими нестись куда-то из дому в шесть утра! Наверняка спит себе преспокойненько. А жене велел в случае чего всем вешать лапшу на уши.
– А Фацио где?
– Уже выехал с Галлуццо в вышеуказанную местность.
Галло постучался в дверь, и комиссар с намыленным лицом впустил его:
– Заходи. Пять минут – и я готов. Кстати, где это предместье Спиночча?
– У черта на куличках, комиссар. За городом, километров десять от Джардины.
– Что знаешь о покойном?
– Вообще ничего, комиссар. Фацио позвонил и велел за вами заехать, вот я и заехал.
– А дорогу ты хоть знаешь?
– Теоретически. На карте глянул.
– Галло, мы на шоссе, тебе тут не автодром в Монце.
– Знаю, комиссар, я тихо поеду.
Но не прошло и пяти минут, как пришлось напомнить:
– Галло, я тебе что говорил – не гони!
– Да я ж еле ползу, комиссар.
Еле ползти – по разбитому шоссе, сплошь трещины, выбоины, колдобины и ямы, будто после бомбежки, да еще и пыль столбом, – для Галло означало держать скорость около восьмидесяти.
Вокруг – унылый вид, иссохшая желтая земля, редкие чахлые деревца. Любимый пейзаж Монтальбано. Последний дом они миновали километр назад. По пути им встретились лишь повозка, тащившаяся из Вигаты в направлении Джардины, да крестьянин на муле, трусивший в обратную сторону.
Проехав поворот, они увидели невдалеке служебное авто и ослика. Ишак, отлично понимая, что поживиться вокруг нечем, грустно стоял возле машины и не проявил к вновь прибывшим особого интереса.
Галло вырулил на обочину, заложив такой крутой маневр, что комиссара резко мотануло, несмотря на ремень безопасности, и голова чуть не оторвалась от тела.
Он выругался:
– Ты что, не мог плавнее затормозить?
– Здесь остановлю, комиссар, зато будет место для других машин, когда подъедут.
Они вышли из машины. И тогда только заметили, что за служебным авто, на левой стороне шоссе, на земле, у торчавших метелок сорго сидели Фацио, Галлуццо и крестьянин; они перекусывали. Крестьянин достал из сумки пшеничный хлеб и кусок сыра и разделил по-братски.
Ни дать ни взять сельская идиллия, прямо «завтрак на траве».
Солнце уже порядком припекало, все сидели в одних рубашках.
Завидев комиссара, Фацио и Галлуццо вскочили и спешно накинули пиджаки. Крестьянин остался сидеть. Но поднес руку к кепке, на манер воинского приветствия. На вид ему было никак не меньше восьмидесяти.