Следы на песке - читать онлайн книгу. Автор: Андреа Камиллери cтр.№ 30

– Кажется, направо.

Повернули на грунтовую дорогу и уперлись в сельский домик.

– Вернемся назад и повернем налево.

Опять не то: дорога закончилась перед складом сельскохозяйственного консорциума.

– Видимо, надо ехать прямо, – сделала вывод Ракеле.

Действительно, она оказалась права.

Спустя десять минут они сидели за столиком ресторана, где комиссар бывал несколько раз – кормили там вкусно.

Столик, который они выбрали, располагался под навесом, в самом начале пляжа. Шагах в тридцати лениво и еле слышно шелестело море. Высыпали звезды, на небе не было ни облачка.

За другим столиком сидели двое мужчин лет пятидесяти, на одного из которых вид Ракеле произвел почти летальный эффект: поперхнувшись вином, тот едва не задохнулся. Приятель еле успел восстановить ему дыхание с помощью увесистых шлепков по спине.

– Здесь подают белое вино, вполне подойдет как аперитив, – сказал Монтальбано.

– Если составишь мне компанию.

– Конечно. Ты голодная?

– Пока ехала в Маринеллу из Монтелузы, еще не была, но сейчас – да. Наверно, это из-за морского воздуха.

– Рад слышать. Признаюсь, женщины, которые не любят есть, потому что боятся растолстеть, мне не…

Прервался. С чего это он разоткровенничался? Что вообще происходит?

– Я никогда не сидела на диете, – сказала Ракеле. – Вернее, пока, к счастью, в этом не было необходимости.

Официант принес вино. Выпили по первому бокалу.

– Действительно хорошее вино, – сказала Ракеле.

Вошла парочка лет тридцати в поисках свободного столика. Но как только девушка заметила, какие взгляды ее кавалер бросает на Ракеле, она мигом подхватила его под руку и увела с веранды в помещение.

Снова появился официант и, наполняя пустые бокалы, спросил, что они желают заказать на ужин.

– Тебе первое или закуски?

– Либо одно, либо другое? – ответила вопросом на вопрос Ракеле.

– Здесь подают пятнадцать видов закусок. Рекомендую попробовать все.

– Пятнадцать?

– Даже больше.

– Несите закуски!

– А на второе? – спросил официант.

– Позже решим, – сказал Монтальбано.

– К закускам подать еще бутылку вина?

– Пожалуй, да.

Вскоре стол был заставлен тарелками – казалось, булавку некуда воткнуть.

Креветки большие и малые, кальмары, копченый тунец, жареные тефтельки из мальков, морские ежи, мидии и черенки; отварные ломтики осьминога; ломтики осьминога в соусе; анчоусы, маринованные в лимонном соке; сардины в масле, крошечные жареные кальмарчики; кальмары и каракатицы, заправленные апельсином и кусочками сельдерея; рулетики из анчоусов, начиненные каперсами; рулетики из сардин; карпаччо из рыбы-меча…

Тишина, в которой они ели, иногда обмениваясь одобрительными взглядами по поводу вкуса и аромата, была нарушена лишь однажды, в момент перехода от рулетиков из анчоусов к осьминожкам, когда Ракеле спросила:

– Что такое?

И Монтальбано ответил, чувствуя, что краснеет:

– Ничего.

Парой минут ранее он отключился, любуясь, как ее рот открывается, когда она подносит к нему вилку, на мгновение обнажая розовое, как у кошки, нёбо; блестящие зубы сжимают, потом выпускают вилку; рот закрывается, губы ритмично двигаются в такт жеванию. При одном взгляде на этот рот кружилась голова. Внезапно Монтальбано вспомнил вечер во Фьякке, когда он зачарованно глядел на ее губы, освещенные огоньком сигареты.

Когда они доели закуски, Ракеле протяжно вздохнула:

– Боже мой!

– Все в порядке?

– Более чем.

Официант подошел, чтобы убрать тарелки:

– Что желаете заказать на второе?

– А мы можем немного повременить? – предложила Ракеле.

– Как будет угодно господам.

Официант удалился. Ракеле сидела молча. Потом вдруг наполнила бокал вином, взяла пачку сигарет и зажигалку, встала, спустилась по двум ступенькам, которые вели на пляж, легким движением ноги скинула туфельки и направилась к морю. Остановилась у кромки прибоя, море лизало ей ноги.

Она не велела Монтальбано следовать за ней, как и в тот вечер во Фьякке. И комиссар остался сидеть за столиком. Потом, минут через десять, увидел, как она возвращается. Перед тем как ступить на лестницу, Ракеле снова надела туфли.

Когда она села за столик напротив него, Монтальбано показалось, что лазурь глаз Ракеле стала еще более искрящейся, чем обычно. Она посмотрела на него и улыбнулась. И тут из ее левого глаза выкатилась слеза.

– Наверно, песчинка попала, – сказала Ракеле. Это была явная ложь.

Официант возник словно ночной кошмар.

– Господа уже выбрали?

– А что у вас есть? – спросил Монтальбано.

– Рыба, жаренная в масле, рыба на решетке, рыба-меч в любом виде по вашему желанию, барабулька по-ливорнски…

– Мне только салат, – сказала Ракеле. И добавила, обращаясь к комиссару: – Прости, но больше я не съем.

– Ну что ты. Я тоже возьму салат. Но…

– Но?.. – повторил официант.

– Добавь туда оливок, маслин, сельдерея, морковки, каперсов и всего, что придет на ум повару.

– И мне то же самое, – попросила Ракеле.

– Желаете еще бутылочку вина?

В бутылке оставалось еще на пару бокалов.

– Мне достаточно, – сказала она.

Монтальбано покачал головой, и официант удалился, вероятно, слегка расстроенный скромными размерами заказа.

– Прости, – сказала Ракеле. – Я встала и ушла, ничего тебе не сказав. Но… в общем, мне не хотелось плакать при тебе.

Монтальбано молчал.

– Иногда – к сожалению, довольно редко – на меня накатывает, – продолжила она.

– Почему к сожалению?

– Знаешь, Сальво, я вряд ли стану плакать от огорчения или от боли. Все держу в себе. Так уж я устроена.

– В участке ты плакала, я видел.

– Это было во второй или третий раз в жизни. И при этом, как ни странно, на меня накатывает неудержимое стремление расплакаться в некоторые минуты… счастья… Нет, пожалуй, это слишком громкое слово. Скорее, когда я чувствую внутри большой покой, умиротворение, когда все узлы распутаны… Довольно, не хочу наскучить тебе описанием своих душевных состояний.

И на это Монтальбано ничего не сказал.

Но тем временем он спрашивал себя, сколько же разных Ракеле живут в одной Ракеле. Та, с которой он познакомился в участке, – умная, рациональная, ироничная, сдержанная; та, с которой он имел дело во Фьякке, – женщина, которая цинично добилась желаемого и при этом оказалась способной в один миг раскрепоститься, утратив всякую трезвость, всякий контроль; та, что сейчас сидела перед ним, – женщина ранимая, признавшаяся ему, пусть не сказав это открыто, насколько она несчастлива, раз столь редкими для нее были мгновения покоя, мира с самой собой.