Директор шмыгнул длинным в красных прожилках носом:
– Сенцов, Сергей…
Чёрный почувствовал, как его пронзила холодная молния. Он вдруг потерял способность двигаться. Внешние звуки затухли, перестали доходить. Вдохнуть не получалось, да и не было особо нужно.
Сенцов была фамилия Серого…
Чёрный с тех пор окончательно принял свой дар как проклятие и до недавнего времени крайне редко и если обстоятельства очень тому способствовали позволял себе сознательно заглядывать в будущее. Он делал это большей частью для Костика по старой дружбе. Случай с Валерой был исключением…
Топтун-колхозник с умением надавил Чёрному на плечо, вызвав невыносимую боль в суставе. Бурление чувств разом достигло критического уровня. Чёрный уже знал, что что-то приближается. Он ничего не мог поделать. Ему оставалось только увидеть. Он не хотел ничего видеть и зажмурился, стиснул зубы.
– Всё… Сейчас случится… – выдавил Чёрный сипло.
Громила, давивший ему на плечо, оторопел, переглянулся с «коллегой» и радостно гыкнул, забавляясь тем, что этот лох, видно, рехнулся со страху или от боли.
Непринадлежность наполнила сознание Чёрного до краёв. Он вздрогнул. Тело стало чужим, знакомо незнакомым.
– Давайте его сюда, – донёсся до его ушей чей-то налитый наглостью голос. Чёрный его уже где-то слышал. Он осторожно выпрямился, открыл глаза. И сразу же наткнулся взглядом на Родика. На лице у того было довольное выражение, не предвещавшее ничего хорошего.
Чёрный огляделся, словно ища поддержки вовне. Он узнавал и не узнавал улицу. Ему показалось, что на противоположной стороне не хватало дерева у остановки, вывеска магазина одежды, чуть выше по улице, потеряла в яркости, количество зевак вокруг поуменьшилось. Только их взгляды стали жаднее, словно они готовились растерзать глазами предстоящее зрелище.
Желтоглазый оказался на ногах возле своего угольно-чёрного «ауди» и на достаточно изощрённом экспрессивном языке мерялся «важностью» с невесть откуда взявшимся гражданином в штатском. Гражданин был высокого роста и вообще крупных размеров и смотрелся более чем внушительно рядом со своим оппонентом. Поток инфернальных выражений у желтоглазого иссяк. Переполненный раздражения, он суетливо прошёлся руками по карманам, выдернул корочку и поднёс её чуть ли не к самому носу гражданина в штатском. Не меняя положения головы, не мигая, гражданин чётким движением, будто вынимал пистолет, достал из внутреннего кармана пиджака свою корочку, щёлкнул ею перед очками желтоглазого и, развернувшись, оставил того вопить в одиночестве.
– Ты ещё не понял, на кого нарвался! – продолжал желтоглазый. – Тебе ещё придёт обратка! Ты… фамилию мою не разобрал, ты не знаешь, кого я знаю!..
Охранники желтоглазого застыли в младенческой растерянности. «Пахан» произносил грозную речь, но приказаний не отдавал, и их не привыкшие к самостоятельной работе мозги тщетно силились произвести на свет какое-нибудь решение. В результате тела бездействовали.
Не встречая сопротивления, Родик отодвинул оба тела, ухватил Чёрного за заложенную за спину руку, с наслаждением закрутил её сильнее.
Внутри замызганного грязью «фольксвагена», куда Родик его втолкнул, сильно пахло куревом. Задние сиденья были изрядно продавлены. Чёрный всё пытался адаптироваться к новизне мира и себя самого и потому ещё не готов был сформулировать ответ на ситуацию, когда Родик плюхнулся рядом, захлопнул дверь и без предупреждения ударил его кулаком в висок. Наступила темнота. Глубокая и долгая, как глухая зимняя ночь…
– Ну зачем ты его так долбанул? – спросил чей-то голос. В голосе не было и намёка на сочувствие, но скорее циничное любопытство.
– А че он?.. – ответил другой голос так уверенно, будто это междометие представляло собой исчерпывающее объяснение.
Ни чьи были голоса, ни чьё было восприятие, Чёрный не знал. Вообще, он не знал даже, что он – личность и что эта личность именуется Чёрным. Сознание словно восстанавливало себя из недоброкачественной резервной копии, сохранённой на повреждённом носителе.
– Ну, «че он» – понятно, – констатировал первый голос. – Но зачем ты ему в голову стукнул, недоумок? Если он делает то, что ты говоришь, он же это, скорее всего, головой делает. Это у тебя она только для еды.
– Мартынов!.. – окликнул третий голос откуда-то из тоннеля. – К майору!..
Короткий скрип. Лязгание засовов. Мерный звук удаляющихся шагов.
Сознание наконец начало склеивать обломки, восстанавливая связи между разными компонентами и между собой и телом. И сразу же кто-то открыл шлюз, из которого хлынула боль. Источник боли находился где-то в правой части головы, но ощущение совершенно захлёстывало весь череп и шею.
Чёрный сжал зубы, но не сдержался, вздрогнул от неожиданности, поднёс руку к виску. Тут же отдёрнул её. Кожа на кости была рассечена, кровь ещё сочилась.
– Оклемался, братан? – откуда-то сверху выплыла красная физиономия Родика. – Ты извини, здороваться не буду – руки грязные, – он оскалился, скосив рот набок, явно восхищённый собственным остроумием. – Не думал, что так скоро встретимся, а?.. А вот видишь, мы в ГСБ работаем быстро!
Если бы Чёрный чувствовал себя хоть толику лучше, он рассмеялся бы, настолько жалко выглядела попытка Родика произвести впечатление. Чтобы красная рожа не мозолила глаза, Чёрный отвёл взгляд, хоть поворот головы и даже движение глазами давались нелегко. Обстановка не обнадёживала. Голые стены – серый пористый бетон, яркая лампочка. На одной из стен – откидной стол с папкой и прочей канцелярией.
Родик всё что-то говорил:
– Ну, в общем, неважно у тебя дела, братан. Сам понимать должен – тут в ГСБ не шутят. – На этом месте он высморкался на пол, оглянулся и, прищуриваясь, заговорил другим тоном: – Ну я-то тебя знаю. Раз ты Костику друган, то и мне почти что кореш. Чтоб я своему не помог, а? Давай так: ты мне выигрышный номер в лотерею подкидываешь, а я, как деньги получу, за тебя пару слов скажу. Я ж тут не хухры-мухры – выйдешь в тот же день, я те зуб даю!.. Понимаешь, братан?.. – душевно качнул он головой.
Чёрный не удержался от искушения. Помотал головой.
Бычья шея Родика мгновенно раздулась и покраснела от бешенства.
– Тебе по-другому объяснить, слышь?! Ты че, со мной, с ГСБ, выделываться решил? – распалился он. – Я тебя размажу, как лоха позорного! И ты будешь номер один в списке наказанных, а потом родные твои пострадают из-за тебя, понял?..
Чёрный прикрыл глаза. Он чувствовал себя слишком усталым, чтобы реагировать. Обнажённый свет лампочки был слишком резким, физиономия Родика слишком раздражающей. Без зова, без спросу перед внутренним взором появилось лицо той девушки. Интересно было бы её ещё раз увидеть. Он сам не знал зачем. Быть может, из любопытства. Что он ей такого сделал?
Родик, кажется, что-то переспросил, но Чёрный уже был далеко. Неокрепшее до конца сознание лишилось контроля. Мысли поплыли. Внешний мир разом потускнел, словно его отодвинули на задний фон, как горы за спиной Джоконды. Чёрный внутренне поёжился. Слишком враждебным был этот мир, слишком чужим… Стоп!.. Но он был слишком слаб, чтобы эффективно сопротивляться заполонившему его ощущению.