На пороге - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Данилов cтр.№ 61

Яркой вереницей образов вспыхнуло в его сознании воспоминание: четыре года спустя гибели родителей, он – в детдоме: ином, нежели тот, в который его определили в первый раз, с более человечными воспитателями и учителями, но всё же не менее чужом для него. Саша повзрослел, научился себя защищать от других зверёнышей, запертых вместе с ним. Его едкие остроты нередко доводили противников до исступления, а его крепкие руки и быстрая реакция заставляли излишне рьяных держаться на расстоянии. За ним уже закрепился титул «Чёрный». Саша не возражал и сам начал называть себя этим именем. Он вообще был нетребователен к обществу. Его единственная просьба заключалась в том, чтобы его оставили в покое. И окружающие на горьком опыте научились с ней считаться.

Все дети без родителей быстро взрослеют, но Чёрный казался взрослее их всех. На прогулках он всегда держался в стороне, стоя или прогуливаясь со сложенными на груди руками и о чём-то размышляя, и никогда не принимал участия в играх и иной, более или менее безобидной, деятельности одноклассников. Воспитатели, разумеется, не чувствовали себя слишком связанными правилами и применяли физическую силу для наказания детей, которые попадались на серьёзных проступках вроде воровства или избиения сотоварищей, но Чёрного обычно эти расправы не касались. И даже если порой он игнорировал требования педагогов, они нередко ограничивались внушением. Он был слишком взрослым.

И взрослые, и дети знали, что Чёрный держит слово: касалось то обещания отлупить вора или поделиться пайком, он никогда не обманывал. Вероломство для него было таким же бессмысленным и противным, как ковыряние в собачьей кучке. Так же он относился к наушничеству, но воспитатели ему всё равно доверяли. Иногда даже отправляли в город с каким-нибудь мелким поручением, предварительно взяв слово, что он вернётся.

Именно в эти годы Чёрный обнаружил в себе дар к общению с компьютерами, вероятно компенсируя этим взаимодействием добровольный отказ от общения с себе подобными. Компьютеров в детдоме было всего несколько штук. Это были доисторические угловатые динозавры, половина из которых уже не работала. Те, что ещё работали, громко скрежетали челюстями дисководов, надолго задумывались над простейшими задачами и постоянно теряли сознание. Но благодаря его таланту, даже эти монстры в присутствии Чёрного начинали вести себя цивильно, и программы, им написанные, не только удивляли доброватого спившегося учителя информатики – бывшего младшего научного сотрудника в закрытом НИИ, – но и брали первые призы на всевозможных олимпиадах.

Тем не менее, несмотря на почти терпимую кормёжку и в целом сносные условия существования, Чёрный ненавидел даже этот детдом. Если его отпускали и он давал слово вернуться – он возвращался. Но он никому не давал слова выносить это место столько, сколько они считали нужным. И Чёрный твёрдо решил бежать. Он не хотел больше предсказывать будущее. Его прошлые предсказания сопровождались бедами. Он предвидел, что ему подарят игрушку, но не предвидел гибель родителей. Он увидел своё освобождение из психиатрии, но не увидел, что за санаторием его ждёт детдом. И Чёрный решил больше не видеть, а просто делать.

Действовать следовало быстро – до того, как перестроят разваливавшуюся от времени ограду здания, бывшего до революции здоровенной усадьбой какого-то крупного помещика. Чёрный знал, что в стене возле спортивной площадки есть здоровенная трещина, скрытая зарослями кустов. В неё невозможно было пролезть, но если расшатать кирпичи, разъеденные кислотными дождями, удалось бы расширить её до нужных размеров. Он убедился в этом во время одной из прогулок, в то время как остальные воспитанники дурачились или дрались по мелочам.

Надвигалась зима. Воздух становился всё звонче на слух и всё острее на вдохе. Чёрный получал от воспитателей дополнительный паёк за выполнение поручений в городе. И теперь осторожно, чтобы не привлекать внимания, он выменивал на еду у разных сотоварищей одежду – дополнительные несколько пар носков, брюки, куртку. Чёрный также запасал и продукты – то, что могло долго храниться. Накопленное он прятал в матраце, подушке, даже сделал небольшой тайник в кустах у самóй трещины.

Однако ему было невдомёк, что за его приготовлениями следят. Как Чёрный ни таился, сосед по двухъярусной кровати заметил его манипуляции с матрацем и обратил внимание на звуки, издаваемые постелью Чёрного, когда тот забирался на своё место. Сосед имел прозвище Серый, образованное, разумеется, от имени Сергей. Единственный из всех товарищей по несчастью, которого Чёрный мог терпеть больше, чем две минуты, Серый был вовсе не серым, а белобрысым, невысоким и щуплым парнем, родители которого здравствовали, но общение с зелёным змием предпочитали общению с сыном. Многажды ими битый, Серый, напротив, терпеть не мог насилия. И его поддержка, пускай даже больше психологическая, в первое время сильно облегчила жизнь Чёрному, когда для него применение физической силы даже для защиты ещё находилось за высоким психологическим барьером. Памятуя о тех днях, Чёрный теперь не раз делился с соседом по кроватям своим съедобным «заработком». Только категорический нелюдимый индивидуализм Чёрного мешал обоим стать настоящими друзьями. Серый, впрочем, считал себя его другом. Именно поэтому он чувствовал себя поставленным перед мучительным выбором. Однажды на прогулке он последовал за Чёрным, в нарушение установленного тем и всем известного негласного правила.

– Слушай, Чёрный. – Серый потёр лоб, оглянулся и, убедившись, что их не слышат, дружелюбно осклабился. – Ты не понтуйся, что я в курсе твоих планов…

Серо-голубые глаза блеснули в ответ тревожно и жёстко.

– Я никому не говорил, но серьёзно, брось, – он покачал головой, ловко сплюнул сквозь зубы, – сейчас зима будет. И ты реально не выживешь. Я знаю, что говорю. Я, когда меня мои родаки в очередной раз «отмудохали», смотал из дому. Думал, никогда к этим зверям не вернусь. Конец осени был. Я у пахана стащил шарф, носки, перчатки, бабки, там, мелкие. В тот же день в торговом центре увёл ещё и куртец тёплый – прям под носом у охранника пронёс. – Серый ухмыльнулся с довольным видом. – Шапка у меня была своя, ничего так. И я тебе говорю, – он убедительно поглядел собеседнику в глаза, – я выдержал неделю. Ночью спать нереально. Хоть в подъезде, хоть в подвале. Трясёт от холода так, что аж тошнить начинает. Там, где хоть как-то можно пригреться, бомжи всё занимают. А у них разговор такой: хочешь с ними тусовать – неси бабки или жратву. А я сам приворовывал каждый день, но всё равно голодный был, как собака. Помойки все обходил по три раза. И чуть не сдох. А у тебя привычки жить на улице и жрать дерьмо вообще нету. Сбежишь – и конец тебе, сечёшь? – Он огляделся. Их разговором заинтересовались, и группа ребят как бы невзначай начала перемещаться в их направлении. Болтать больше было некогда. Серый быстро шепнул: – Не дури, короче, ясно?..

Серый внимательно следил за изменениями в лице собеседника, но не увидел ничего обнадёживающего. Челюсть у Чёрного слегка выдвинулась вперёд, глаза ещё раз сверкнули холодным синим, он отвернулся и зашагал в сторону, оставляя Серого наедине с его выбором. И щуплый уличный парнишка, несомненно, обладал большим сердцем, ибо не день и не два он мучился со своей дилеммой. «Заложить» приятеля означало спасти его, но шло вразрез со всеми моральными принципами среды, в которой они находились. Не заложить – обречь его на вероятную смерть.