Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1999 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Бовыкин cтр.№ 173

Дитя моё! [...] Кровавая корона, которая только что оказалась на моей голове, в один прекрасный день, судя по всему, окажется на вашей. Подумайте же более, чем обычно, о своей будущей судьбе и говорите себе почаще: наступит день, когда судьбы 25 миллионов людей будут от меня зависеть .

Насколько успешным был в конечном счёте тот образ истинного короля, который Людовик XVIII пытался создать в годы эмиграции? Ответ на этот вопрос представляется мне далеко неоднозначным. Нет сомнений, что до революции образ «Сына Франции» удавался ему лучше, чем впоследствии образ монарха. Один из его недоброжелателей напишет в воспоминаниях, что к нему удивительно подходят слова Вольтера, сказанные им в «Генриаде» про Генриха III: «Сколь блистал на втором плане тот, кто стал почти незаметен на первом» . Слова не до конца справедливые, но в них есть свой резон.

Вместе с тем за пределами отдельных просчётов в политической репрезентации власти (а Веронская декларация, несомненно, была таким просчётом), в остальных сферах Людовика XVIII сложно в чём-то упрекнуть. Пожалуй, в тех обстоятельствах, в которых он находился, король делал максимум возможного. Но успех при этом нередко не соответствовал затраченным усилиям.

Попытки осознать этот феномен неминуемо наводят на следующие мысли: в какой степени вся политическая имагология в XVIII в. была выстроена вокруг личности законного государя, а в какой - вокруг того места, которое он должен был занимать в своём королевстве? Как только оказывалось, что монарх лишён этого места, как только ему приходилось доказывать подданным своё право занимать трон, его восприятие существенным образом менялось. С исчезновением вокруг короля должных декораций - отражающих его блеск придворных, выполняющих его приказы чиновников и полководцев, поражающего великолепием дворца - государь волшебным образом превращался в простого смертного, едва ли не в частное лицо. Те поступки, которые были бы благосклонно восприняты со стороны короля, реально занимающего свой трон, те репрезентации, которые в иное время не вызвали бы никаких вопросов, внезапно оказывались двусмысленными. И без труда преодолевался тот небольшой шаг, который разделяет великое и смешное.

Если бы Людовик-Станислас-Ксавье, граф Прованский был героем исторического романа, сюжет этого романа показался бы весьма банальным. Принц, ставший нищим, «унесённый ветром» Революции из Версаля, который казался тогда центром мира, и очутившийся на задворках Российской империи... Да и сам герой едва ли вызвал бы что-либо, кроме сочувствия: попав в ситуацию, к которой никто и никогда его не готовил, став свидетелем разрушения привычного ему миропорядка, принц пытался использовать те качества и навыки, которыми в полной мере обладал, - ум, образованность, умение вести интригу и управлять людьми, преодолевать трудности и верить в будущее.

Репутация Людовика XVIII как исторического персонажа совсем иная; историки к нему весьма суровы, чтобы не сказать больше. «Слишком часто в своей ссылке Людовик был тщеславным, напыщенным, самодовольным, трусливым, нереалистичным» , - выносит приговор Мэнсел, расположенный к нему более других. Вплоть до Реставрации деятельность и самого короля, и его ближайших советников традиционно представляется мелкой и, по сути, никчёмной, бесцельным ожиданием неизвестно чего. Название параграфа в современной французской истории Революции - «Бессилие эмигрантов» - говорит само за себя.

Подобный взгляд на Людовика XVIII и его роль в событиях революционной эпохи в значительной мере обусловлен тем, что исследователи смотрят на них с немалого расстояния, заранее зная, как именно будут развиваться события, и что, покинув страну в 1791 г., вернуться обратно Людовик-Станислас сможет лишь в 1814 г. Из-за этого складывается ощущение, что во Франции чередуются политические режимы и правительства, рушится монархия, на смену монтаньярам приходят термидорианцы, эпоха Термидора сменяется эпохой Директории, а брат Людовика XVI по-прежнему находится за пределами Франции, не имея к этим пертурбациям ни малейшего отношения. Смерть Людовика XVII в июне 1795 г. делает Людовика- Станисласа королём, но и тогда он остаётся королём без королевства, монархом, не признанным большинством европейских стран.

В этом ракурсе изучение деятельности Людовика XVIII в эмиграции представляется довольно-таки маргинальным сюжетом - даже на фоне того, что контрреволюция в целом не избалована вниманием историков. И в самом деле, так ли важно, чем он занимался, какие именно проекты разрабатывались в его окружении, если им так и не суждено было реализоваться?

Тем не менее изучение роялистского движения при Термидоре и Директории позволяет кардинальным образом изменить это восприятие: в 1794-1799 гг. существовало как минимум четыре момента, когда реставрация монархии во Франции была весьма вероятна и абсолютно реальна. Не случайно ряд успешных политиков и военачальников той эпохи (в их числе Анри Ларивьер, Руайе-Коллар, генералы Вилло и Пишегрю и многие другие) стремились добиться милостей от Людовика XVIII или перейти к нему на службу

Первый момент приходится на конец 1794 - первую половину 1795 г., когда массовая усталость от Революции, высокий уровень недовольства политикой Национального Конвента, экономические и социальные проблемы заставляли французов видеть во временах монархии утраченный «Золотой век». Одновременно задумывались о своём будущем и политики: работа Национального Конвента подходила к концу, и перед его депутатами вставал вопрос о том, что их ждёт дальше, как сохранить накопленный в годы Революции политический и финансовый капитал, а также как спасти свою жизнь, если произойдёт реставрация королевской власти. В этих условиях самым выгодным казалось сыграть на опережение, первыми предложить свои услуги графу Прованскому, а то и самим возродить монархию, призвав на трон иностранного принца или войдя в регентский совет при малолетнем короле. Смерть Людовика XVII сделала все эти проекты неактуальными.

Второй момент - лето-осень 1795 г. Депутаты Конвента не сомневались, что выборы принесут победу монархистам (как, собственно, и получилось). На этот раз камнем преткновения стала Веронская декларация Людовика XVIII, сулившая прощение всем, кроме цареубийц. Опасаясь за свои жизни, депутаты решились на корректировку Конституции III года, приняли «декреты о двух третях» и подавили восстание 13 вандемьера, направленное против произвола Конвента и стремления его членов остаться у власти. Тогда же, в 1795 г., на авансцену вышла армия, которая была использована не для подавления контрреволюционных мятежей, а как решающий аргумент в политической борьбе. Уже в прериале Конвент обратился к регулярным войскам, в вандемьере они были использованы в полной мере.

Третий благоприятный для реставрации момент - 1797 г. Значительное число бывших членов Конвента покинуло скамьи Законодательного корпуса, среди новых депутатов оказалось немало сторонников монархии. Однако пока те пытались объединиться и разработать план совместных действий, республиканцы вновь нанесли превентивный удар и совершили переворот 18 фрюктидора. Опыт подавления восстания 13 вандемьера оказался востребован: на сей раз с армией сумели договориться заранее.