Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1999 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Бовыкин cтр.№ 171

Современники оценивали Марию-Жозефину довольно неоднозначно. Де Башомон записал:

Граф Прованский кажется очарованным своей новой победой, однако она не красива [...] Принцесса очень темная шатенка, у нее довольно красивые глаза, но чрезвычайно густые брови, узкий лоб, длинный и курносый нос, уже отчетливо видный пушок над верхней губой. Лицо, в котором нет ничего царственного или величественного .

Он же отмечал, что принцесса простодушна и непривычна к этикету. Мадам дю Барри, как докладывал на родину посол Сардинии, жаловалась, что принцесса редко моется и не желает выщипывать брови . Другая современница полагала, что Мадам «была умна и обладала определенной приятностью манер, несмотря на чрезвычайно заметную некрасивую внешность» . Третья вспоминала, что она «некрасива, но у нее прекрасные глаза, в разговоре она блистает умом, весела без склонности к подшучиванию, что весьма ценно, особенно при дворе» . А герцог де Крои как-то написал в очевидном изумлении, что «новая графиня Прованская танцует лучше, чем можно было бы ожидать, и держит себя в танце лучше, чем когда ходит» .

Немало докладывал о графине Прованской в Вену и Мерси д’Аржанто. Он сразу её невзлюбил и не в последнюю очередь, на мой взгляд, из-за того, что, используя Мадам в своих политических раскладах, версальский двор нередко противопоставлял её Марии- Антуанетте. По словам дипломата, графиня «ведёт себя холодно, скованно, мало говорит, лишена грациозности» и талантов, а также не может не чувствовать, насколько австрийская принцесса умнее и красивее её . Описывая графиню, он не уставал подчеркивать недостатки её фигуры, полагал, что та плохо одевается, «говорит мало и неприятно», и с удовольствием передавал слова Людовика XV о том, что принцесса некрасива, добавляя, что весь двор придерживается того же мнения . Спустя 11 лет, уже в царствование Людовика XVI, посол доложит, что король так её не любит, что не хочет с ней ни обедать, ни ужинать .

Мария-Терезия, получавшая информацию о графине Прованской не только от Мерси, призывала дочь проявить к ней жалость и представить себя на месте принцессы, которой никогда не суждено править. Императрица передавала слова одного австрийского дипломата, полагавшего, что принцесса «нехороша собой, очень скованна, человек не светский, но в остальном прекрасно воспитана», и высказывала надежду, что это может стать в будущем залогом крепкой дружбы . Сама же Мария-Антуанетта то отталкивала графиню Прованскую, то приближала её к себе: и потому, что понимала, каково это быть одной на чужбине, и потому, что рассчитывала тем самым расколоть противостоящую ей группировку . «Его жена во всем следует за ним, но лишь из страха и по глупости, будучи, как мне кажется, весьма несчастной» , - писала королева матери в январе 1772 г.

Летом 1789 г. двор был шокирован разговорами о связи Марии- Жозефины с ее чтицей, мадам де Гурбийон (Gourbillon) . По просьбе графа Прованского король даже велел выслать ее в Лилль, подписав одно из последних lettre de cachet в истории Старого порядка. Современники обвиняли ее в том, что именно она пристрастила Мадам к алкоголю ; репутацию самой принцессы это, очевидно, тоже не улучшило.

В этих условиях графу Прованскому, а затем и Людовику XVIII ничего не оставалось, кроме как делать хорошую мину при плохой игре: он не уставал подчёркивать, насколько счастлив в браке. Когда на следующий день после свадьбы граф д’Артуа шутливо заметил брату, что тот слишком громко прокричал: «Да», Людовик-Станислас тут же парировал: «Это потому, что я хотел, чтобы меня было слышно до самого Турина» . Л. де Башомон, завершая описание принцессы, не мог не отметить: «Как бы то ни было, она нравится принцу, и на следующий день он объявил королю, что был счастлив четырежды» . Тот же автор приводит разговор графа Прованского с герцогом Беррийским. Новобрачный спросил брата, как тому его жена, и услышал в ответ: «Не очень. Не хотел бы я, чтобы она была моей женой». На что граф Прованский якобы ответил: «Я просто счастлив, что вы нашли себе по своему вкусу. Мы оба довольны, поскольку моя мне бесконечно нравится» .

Дважды - в 1774 и 1781 г. - при дворе ходили разговоры о беременности Мадам, а граф Прованский даже подбирал воспитательницу для своих детей. В 1781 г. скорое рождение у принца наследника казалось настолько реальным, что Мерси д’Аржанто не на шутку встревожился . По крайней мере ещё один раз, в 1779 г., слухи о том, что жена графа Прованского ждёт ребёнка, появились в европейских газетах, и Марии-Антуанетте даже пришлось специально писать матери по этому поводу, заверяя императрицу, что всё это было лишь «гасконадой» со стороны Месье . Отражали ли эти разговоры реальное положение дел? Так или иначе, они работали на образ, и не случайно, видимо, Мария-Антуанетта не сомневалась, что информация в газеты просочилась с подачи её деверя.

Несмотря на то что Месье при каждом удобном случае изображал из себя счастливого мужа, он уже примерно к 1770 г. отдалился от жены, и их брак едва ли был удачным. В 1789 г. Мадам напишет, что «он был хозяином в моём доме, но не был хозяином моего сердца, никогда им не был» , однако даже к этому времени в её личных письмах очень мало жалоб на Месье, и, напротив, она рассказывает, как муж заботился о ней, когда она болела. В 1791 г. Мадам отправилась в эмиграцию в тот же день, что и Людовик-Станислас, но проследовала к родителям. В 1793 г. супруги ненадолго встретились в Турине, однако отец принцессы не хотел подвергать себя опасности, оставляя зятя в своём королевстве. К этому времени относится ее характеристика, данная по просьбе английского посла в Турине: «У неё есть ум, но нет характера» . В 1796 г. победы французских войск заставили покинуть Турин и Марию-Жозефину. Через некоторое время выяснилось, что она может вернуться, но отец поставил ей ультиматум: он был готов её принять, если королева отошлёт мадам де Гурбийон . Отказавшись, Мария-Жозефина нашла убежище в Швейцарии , откуда затем переехала в Баварию и, наконец, в Богемию.

С Людовиком XVIII она воссоединилась только в Митаве, когда Павел I согласился на её пребывание на территории империи и даже оплатил дорогу. Едва ли король сильно переживал из-за долгого отсутствия супруги. Как докладывал в Лондон лорд Макартни в 1795 г.:

Он регулярно, раз в неделю пишет своей Королеве, но что мне кажется достаточно показательным, я никогда не слышал, чтобы её имя упоминали ни он сам, ни те, кто его окружает .

Часть этих посланий сохранилась , их тон очень дружеский, любезный, а временами даже нежный. Тем не менее, узнав, что жена собирается приехать в Митаву с мадам де Гурбийон, Людовик XVIII был вне себя. 31 мая 1799 г. он писал Марии-Жозефине:

Если мои настоятельные просьбы, если наша дружба ничего не значат для вас, если вы решили пойти на то, чтобы скомпрометировать меня в глазах императора России [...] клянусь вам, что ноги её не будет в этом замке, и что меня не волнует, какие распоряжения отдал император на сей счёт .

Сцена, которую устроила королева, когда была разлучена со своей чтицей, выходила далеко за рамки приличий. Позднее граф де Сен-При вспоминал:

Чтицей Королевы была мадам Гурбийон, деспотически ею управлявшая. Король побаивался эту женщину и хотел от неё избавиться, он даже просил императора Павла задержать её за границей. Но приказ не успел к тому времени, когда Королева въезжала на территорию России. Мне показалось, что Король весьма обеспокоен этим незначительным делом. Я посоветовал ему обратиться к губернатору, и всё прошло успешно. Мадам Гурбийон была арестована на въезде в Митаву и тут же выслана в Вильно. Королева узнала об этом, была очень возмущена и с тех весьма сурово со мной разговаривала .