Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1999 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Бовыкин cтр.№ 169

...Заверяю вас, что любовь французов к [людям] нашей крови не иссякла. Вчера я получил этому доказательство, объезжая заставы, отделённые лишь Рейном от застав патриотов, я говорил с ними, они узнали, кто я такой, и их ответы доказали мне, что, если они и заблуждались, они уже вернулись к своим истинным чувствам .

В другом письме король рассказывал, что республиканцы сбегались со всех сторон, чтобы только его увидеть, и по их словам он понял, «насколько был прав, называя их своими детьми» . У президента Везе осталось, правда, иное впечатление:

Король видел патриотов на другом берегу Рейна, которые совершенно его не оскорбляли и довольно хорошо приняли, но, тем не менее, прохладно, и первое впечатление было весьма слабое. Я рассматриваю эту попытку как провалившуюся, король крайне озадачен .

Если же верить рассказу графа д’Аварэ, Людовик произнёс речь, подобно тому, как «отец обращается к своим заблудшим детям, и, поскольку были жалобы, что его трудно отличить от остальных, он приказал всем спешиться, а сам остался на лошади» - впрочем, определённый комизм этой ситуации от графа явно ускользал.

Любопытно, что при всём при том историки, которые описывают этот сюжет, к Людовику XVIII часто благосклонны. Так, Т. Мюре, автор «Истории армии Конде», пишет, что король, находясь при армии, сумел показать себя с лучшей стороны. Он устроил смотр дворянских батальонов и смог показать, что многих помнит в лицо и умеет найти для них доброе слово. Когда республиканцы на другом берегу Рейна заинтересовались, в честь кого раздаются приветственные крики, и королю это передали, он подъехал поближе к берегу, но когда роялисты стали призывать своих противников крикнуть: «Да здравствует король!», Людовик их остановил: «Нет, я не хочу бессмысленно вас компрометировать. Я ваш отец, храните себя для лучших времён» .

Каким образом можно суммировать все эти свидетельства? И корректно ли будет сделать вывод о несоответствии проецируемых образов тому, что представлял собой Людовик XVIII? Отнюдь нет. Если следовать канонам века Людовика XIV, для монарха должны были быть характерны «величие, мудрость, красота и представительность, доблесть, чувство справедливости, осторожность, любовь к искусству, науке, литературе» . Этот набор добродетелей и воплощался в определённых фигурах предшественников, чьему примеру государь собирался следовать. Но если наложить этот «список требований» на фигуру Людовика XVIII, мы увидим, что он почти во всём им соответствовал. На тех, кто общался с монархом лично, он производил прекрасное впечатление. Это хорошо видно, в частности, по письмам лорда Макартни, многоопытного почти шестидесятилетнего дипломата, ехавшего в Верону с изрядной настороженностью. Но уже меньше чем через неделю посол докладывал в Лондон:

Он хорошо всё понимает, его знание литературы, особенно поэзии, вызывает уважение, а также [знание] истории - не только Франции, но и других народов как отдалённых, так и граничащих с ней. Он хорошо и терпимо говорит по-итальянски, понимает английский язык, а на своём говорит очень правильно и много. Его манеры и обращение учтивы и приятны, а с окружающими он держит себя очень вежливо и даже на короткой ноге, но не теряя достоинства, несомненного, несмотря на свои утраты. О его истинном характере пока ещё мне невозможно судить, но говорят, что он благоразумен, добродушен и дружелюбен, и мне кажется, что его придворные и слуги относятся к нему и служат ему с уважением, рвением и любовью .

В другом донесении говорилось:

Получая со всех сторон разнообразную информацию, Король, без сомнения, хорошо понимает, что происходит [...] Его суждения обычно верны, если только их не делают пристрастными предубеждения, вызванные его образованием, но даже они в значительной степени преуменьшены или смягчены несчастьями и размышлениями. На мой взгляд, невзгоды оказали на его ум благотворное воздействие, улучшив его, а не озлобив [...] На мой взгляд, он размышляет здраво и с большой умеренностью...

Из многочисленных бесед с Людовиком XVIII посол вынес уверенность, что

король - человек, с которым легко найти взаимопонимание и обладающий обширной информацией. Во всех своих рассуждениях он демонстрирует величайшую умеренность, цельность, и те, кто имеет возможность узнать его лучше, кажутся уверенными в его искренности .

И другим дипломатам, которым приходилось иметь с ним дело, Людовик XVIII виделся человеком разумным, которому проще сказать правду и дать реальную информацию, на основе которой он сможет сделать правильные выводы, нежели пытаться его обмануть. Уикхэм писал:

В ходе обмена мнениями с этим несчастным принцем и с его министрами я пришёл к тому, что сказать чистую правду - наилучший способ добиться от них чего бы то ни было. И я действительно всегда также изо всех сил старался ни в чём их не обманывать, как стремился быть достаточно осторожным, чтобы они не обманули меня .

Хотя королю и не довелось подвергать свою жизнь опасности на поле боя, в своих посланиях он создавал образ государя, презиравшего смерть и не боявшегося смотреть ей в лицо. В очередной раз высказывая готовность воссоединиться с армией Конде, Людовик написал:

Если меня убьют, это событие не только не заставит моих верных подданных пасть духом: одежда, окрашенная моей кровью, удвоит их храбрость, как ничто иное. Нечего опасаться за короля, который никогда во Франции не умирает .

Вскоре Людовику XVIII представилась возможность доказать, чего стоят его слова. 19 июля 1796 г. он остановился проездом в Диллингене и уже вечером, когда остался один, страдая от жары, подошёл к окну Свечи на столе за его спиной освещали силуэт короля, и в этот момент из аркады напротив раздался выстрел из карабина. Пуля прошла по касательной, оцарапав лоб. Когда вбежали придворные, лицо короля было залито кровью. Граф д’Аварэ в ужасе воскликнул: «А что, если бы этот негодяй попал на пол-линии ниже!», на что Людовик спокойно и с достоинством ответил: «Король Франции звался бы Карлом X» . Чтобы успокоить принца Конде, король сообщил ему, что хорошо себя чувствует, и добавил: «О, мой дорогой кузен, какое удовольствие доставила бы мне эта рана во Фризенхайме!» Несколько позже он напишет одному из дворян в армии Конде:

Скажите вашим храбрым товарищам по оружию, этим героям, отмеченным куда более благородными шрамами, нежели мой, что ныне, когда я, как и они, пролил свою кровь, я чувствую себя более, чем ранее, достойным чести зваться их королём .

Впрочем, де Гогла, бывший секретарём кабинета королевы и принимавший участие в бегстве в Варенн, в своих воспоминаниях обвиняет Людовика в трусости и выражает уверенность, что покушение было подстроено: «У Месье было сердце зайца и коварство лиса» . Едва ли эти подозрения имеют под собой какую-то почву. Кроме того, агенты венецианской полиции докладывали, что уже в Вероне короля пытались отравить , а в конце 1797 г. Талейран, будучи министром иностранных дел, предлагал французскому послу в Берлине выкрасть Людовика XVIII из Бланкенбурга и через северную Германию вывезти во Францию . На мой взгляд, напротив, письма короля показывают, что он, скорее, стеснялся своей раны, полученной не на поле боя. Что же до проявленного хладнокровия, то оно было типичным для Людовика XVIII. Незадолго до смерти он скажет одному из своих министров: «Послушайте, Виллель, королю позволено умереть, но только не быть больным» .