Белое братство - читать онлайн книгу. Автор: Элеонора Пахомова cтр.№ 58

Монолог Стрельникова в адрес профессора вообще казался Погодину бредовой фантазией. Как будто тот зачитывал свою речь из неизвестного сценария Дэвида Линча, на основе которого поставлена вся эта сцена, а он, Погодин, случайный зритель на съемочной площадке. Отчего-то ему вспомнился эпизод из «Твин Пикса», когда пожилой дворецкий уговаривал истекающего кровью агента Купера съесть завтрак, пока тот не остыл. То, что Мирослав сейчас видел и слышал, казалось, было из той же категории запредельной алогичности. Но он всеми силами пытался реанимировать нокаутированное сознание, расшевелить его.

– Мироша, нет, ты видел такое? – Стрельников повернулся к нему вполоборота, указывая дулом на застывшего в сокрушенной позе профессора. – Анатолий Степанович спрашивает у меня! У меня!!! Куда я дел бедного мальчика, которого он же отправил к праотцам. Это ново. А вы что, Анатолий Степанович, были не в курсе, что после вашего угощения этот мальчик неизбежно отдаст богу душу? Вы все это время, несколько дней, преспокойно наблюдали за тем, как на него действует яд, и делали вид, что ничего не происходит. А теперь так натурально разыгрываете драму. Для кого? Для меня? Простите, не прокатит. Может, для Мирослава? А что, ход! Он парень молодой, впечатлительный. Сейчас расчувствуется, да и бросится вас защищать, правда?

Очередной закат исчез в небытии. Над плато темным куполом сомкнулось небо, будто маленьких человечков на пологом днище огромной посудины накрыли сверху чугунной крышкой. Темнота заклубилась на дальних рубежах, но пятачок пространства, на котором разворачивалось действо, был обозрим. Мирослав наконец оттаял и бросился туда, где находились Стрельников с профессором. От места его отделял десяток шагов.

– Какого хрена здесь происходит? Вы что оба, ополоумели? Анатолий Степанович, что он несет, какой яд?

Погодин присел на корточки рядом с профессором, пытаясь заглянуть в его прикрытое ладонями лицо.

– Это правда, – прошептал Роднянский.

– Какие мы честные! Мне прямо-таки неловко находиться в столь благородном обществе со своими босяцкими манерами. – Стрельников демонстративно повертел в руках пистолет и сморщился, будто держал какую-то гадость.

– Как правда? То есть вы преднамеренно убили человека? Господи, зачем?

Мирослав сел на землю. Мысли его отчаянно буксовали, бешено проворачиваясь на холостых оборотах без какого-либо удовлетворительного результата. То, что Стрельников сейчас на его глазах легко и непринужденно застрелил двух безропотных, не представлявших никакой угрозы людей, было дико, шокирующе. Но Стрельников был органичен в этом амплуа. Хоть Погодину никогда не доводилось стать свидетелем проявлений подобной жестокости с его стороны, но он знал, чувствовал с ранних лет, что этот человек принадлежит особой породе. Не тех, кто одержим насилием и расправляется с другими ради удовольствия от процесса. Но тех, чье нутро по-особому твердо, а разум холоден, и потому в зависимости от ситуации он способен принимать и реализовывать любые решения, даже самые жесткие. Мирослав интуитивно понял это еще тогда, когда уловил от «дяди Володи» особый, обжигающий жар, в котором растворялись запахи пороха и металла. Когда он повзрослел, стало очевидно, что в бурной молодости, на этапе становления бизнеса, Стрельникову наверняка приходилось расправляться с недругами, отвоевывать свое место на просторах ставшей дикой страны, но он никогда не выспрашивал у него подробностей об этой стороне его прошлого. Просто принимал его таким, какой он есть, не питая на его счет каких-либо сахарных иллюзий. В конце концов, в той среде, где ему приходилось находиться по факту рождения, людей с подобным прошлым было много, они были порождением очередного витка российской истории, и Мирослав не брался решать, можно ли их судить за это. Сейчас же, ошарашенный случившимся, он пока не понимал, зачем и почему Стрельников лишил жизни тибетцев, но какое-то иррациональное чувство внутри него, вероятно, одно из тех, которые делают человека слабым, давало Стрельникову пусть маленький, но шанс хоть как-то оправдаться. Может быть гид и водитель были затаившимися местными потрошителями, маньяками, бесами во плоти, которых Стрельников каким-то образом изобличил? Да что угодно, любой бред – сейчас ему было не до здравого анализа. Пока он просто допустил призрачную возможность, что Стрельников сможет объясниться. Допустил хотя бы потому, что они были друг другу не чужими. Он выяснит это позже. Но Роднянский! То, что он был способен на то, в чем только что сам признался, вызывало у Погодина когнитивный диссонанс. Стрельников же наблюдал за происходящим сейчас выяснением подробностей с явным удовольствием. Мирослава в этой ситуации раздражала его самодовольная ухмылка, но сейчас было не до нее.

– Анатолий Степанович, зачем? – повторил он мучивший его вопрос, но тут же опомнился. – Подождите, если это был его коньяк, – он кивнул в сторону Стрельникова, – значит, вы планировали его смерть?

– И это правда.

– Эх, красота… – Владимир Сергеевич сунул ствол за пояс и азартно потер ладони.

– Так! Что происходит между вами – давно уже пора выяснить, и я это сейчас сделаю. Но объясните мне сначала, Анатолий Степанович, как вы могли, зная, что яд по ошибке принял не ваш заклятый враг, а другой, случайный человек, все это время молча наблюдать за его мучениями? Ведь можно было что-то предпринять, остановить процесс, отвезти в больницу, дать противоядие? Хотя стоп… подождите! Ну конечно… я совсем отупел от эмоций… вы боялись, что если расскажете про яд, то он расправится с вами, и поэтому промолчали?

Профессор убрал руки от лица. Его голова будто лишилась опоры и безвольно повисла. Мирослав увидел, как на морщинистой шее ветер треплет седые прядки и ворот куртки, будто трясет за шкирку провинившегося ребенка.

– Нет, Мирослав, я не боялся того, что он меня прикончит. Я приехал в Тибет, зная, что отсюда уже не вернусь. И для меня не было разницы, умру я здесь на день раньше или позже. Но если бы я сказал про яд сразу, то еще тогда случилось бы то, что случилось сейчас. Уверяю вас, что ни в какую больницу он бы Семена не повез, а еще тогда на месте пристрелил бы его, Чоэпэла, водителя и любого другого, кто встал бы на его пути. Ведь я не ошибся?

Роднянский вскинул голову и посмотрел на Стрельникова с вызовом. Поскольку он сидел на земле, а оппонент стоя возвышался над ним, то порыв профессора выглядел жалко. Владимир Сергеевич только глазами сверкнул и ничего не ответил.

– Ну конечно, я прав! – почти выкрикнул Роднянский, и голос его предательски дрогнул, как лопнувшая струна. – Разве может такая малость, как человеческая жизнь, одна, две, три, десяток, не важно, преградить путь в Олмолунгринг, Шамбалу или пусть даже в кабак, если и туда приспичит, такому… такому… Я давно это понял, в Москве, жалко только, что не сразу! А когда понял, то долго думал, имею ли я право вмешаться. Но чем больше мне открывалась твоя истинная сущность, тем меньше оставалось сомнений. В какой-то момент я вообще перестал замечать твою физическую оболочку, она бледнеет и расползается на глазах, а под ней я вижу хищную ядовитую гадину, которая сворачивается кольцами и в любой момент готова атаковать. Я вижу эту гадину даже во сне, и у меня нет сомнений, она ядовита и жаждет крови. И я решился. Но что я мог сделать в Москве? Нищий старик против миллиардера с десятком охранников. Тибет – это был мой единственный шанс попытаться. Я им воспользовался. Я не знал, не думал, что этот дорогущий коньяк может попасть в руки кому-то другому. Я не думал, что наемный сотрудник позволит себе такую вольность. Я не хотел… – профессор осекся, и Мирославу показалось, что глаза его наполнились влагой. – Когда я понял, что он выпил, этот парень, я пытался. Я пытался сделать так, чтобы мы свернули в больницу. Но поехать в больницу – значит сняться с маршрута, и он сказал мне тогда, что лучше мне этого не делать, хуже будет всем. Я не знаю, на какое чудо я рассчитывал, когда решил оттянуть этот момент. Чуда не случилось.