Придворное общество - читать онлайн книгу. Автор: Норберт Элиас cтр.№ 39

Но даже если характер и структура различных «хороших обществ» в Германии изменчивы и часто весьма различны, существуют — или были до некоторого времени — определенные единые критерии принадлежности к таковому. Одним из самых характерных среди этих критериев была, а может быть, остается еще и сегодня в Германии способность получить сатисфакцию. Понятие личной чести, которую следует защищать с оружием в руках от посягательств тех, кто принадлежит к тому же общественному слою (тогда как не принадлежащих к нему игнорируют или — как то случилось однажды с Вольтером, когда он вызвал на дуэль одного оскорбившего его знатного человека, — велят своим слугам высечь их), развилось поначалу в дворянских кругах с сильными военными традициями. Впоследствии оно распространилось в Германии и в бюргерской среде, особенно в буржуазно-офицерских и академических кругах. Способными к сатисфакции считались все мужчины, от представителей высшей немецкой знати до студентов бюргерского сословия и «старой гвардии», молодежных союзов и других общественно признанных объединений, вплоть до купцов, если они были офицерами-резервистами. Им нельзя было отказать в получении сатисфакции посредством оружия в случае оскорбления, независимо от того, из какой местности Германии они были родом. Принадлежность к «хорошему обществу», которую в случае знати было относительно легко контролировать, доказывалась в этом случае для буржуазных сословий принадлежностью к определенному полку или к определенному объединению; она же часто определяла и выбор секундантов. Разнообразие и пестрота множества «хороших обществ» сглаживалась здесь, следовательно, тем, что все они, вместе взятые, составляли в известном смысле общество людей, способных к сатисфакции, которое держалось на сети относительно известных объединений и союзов. Это общество изолировалось от находившейся под ним массы тех, кому не нужно было давать сатисфакцию.

12.

Этого краткого сравнительного экскурса о различиях между «хорошими обществами» в разных странах будет, наверное, достаточно здесь, чтобы поместить исследование одного отдельно взятого «хорошего общества» — придворного общества ancien régime в более широкий ассоциативный контекст. Как видим, дело здесь не в том, считаем ли мы положительным феномен «хорошего общества» или считаем ли мы определенное «хорошее общество» лучшим, чем другое. Ценностные вопросы такого рода только искажают представление о «Как» и «Почему» в подобных явлениях. Именно это последнее здесь — самое главное.

В то же время подобные сопоставления делают более понятной особенную зависимость положения придворных людей от господствующего мнения их общества. В иных «хороших обществах» есть некоторые возможности уклониться от гнета общества и его мнения. Однако придосмысленно и достойно, не утратив престижа в собственном сознании. Только в этом одном придворном обществе принадлежавшие к нему люди могли сохранить то, что в их собственных глазах придавало их жизни смысл и направление. Они сохраняли здесь свое социальное существование как придворные, дистанцию от всего прочего населения страны, свой престиж, а тем самым и центр своего самовосприятия, своей личной идентичности. Они не только прибывали ко двору, потому что зависели от короля, но и оставались в зависимости от короля потому, что, только придя ко двору и живя среди придворного общества, они могли сохранить свою дистанцию от всех других. От сохранения этой дистанции зависело спасение их души, их престиж как придворных аристократов, короче, их общественное существование и их личная идентичность. Если бы для них были важны в первую очередь денежные возможности, то коммерческой деятельностью или деятельностью в качестве финансистов они намного лучше смогли бы достичь своей цели, чем при дворе. Но поскольку для них в первую очередь было важно сохранение своего элитарного характера и своего ранга в придворном обществе, то они не могли уклониться от поездок ко двору и непосредственной зависимости от короля. Соответственно, у них и не было возможности избежать гнета придворного мнения. Именно потому, что они полностью, без каких-либо возможностей уклониться были привязаны к этому обществу, мнение и выражающее это мнение поведение других придворных людей имели для них то исключительное значение, о котором шла речь выше.

Если, таким образом, необходимость сохранения дистанции с внешним миром привязывала каждого придворного человека ко двору и вовлекала его в придворную механику, то внутри придворного общества сила конкуренции постоянно подталкивала человека вперед. Это была с точки зрения ее решающей мотивации конкуренция за престиж, однако не за престиж вообще: поскольку возможная мера престижа была точно ранжирована в соответствии с иерархическим строем этого общества, люди в нем конкурировали в каждом случае за ранжированные возможности престижа, или, иными словами, за ранжированные возможности власти. Ибо больший или меньший престиж, которым обладает человек в фигурации, его «котировка» среди других есть выражение его веса в многополярном балансе сил в его фигурации, выражение большей или меньшей возможности того, что он будет оказывать влияние на других или будет принужден подчиняться их влиянию.

Но шансом достижения определенного положения в этом обществе становилось все, что вообще играет некоторую роль в отношениях между людьми. Возможностью завоевания престижа становился ранг, наследственная должность и древность «дома». Условиями достижения престижного положения становились деньги, которыми владели или которые получали. Милость короля, влияние у фаворитки или у министров, принадлежность к особой клике, заслуги полководца, остроумие, хорошее поведение, красота лица и т. д. — все это становилось возможностями обретения большего престижа, комбинировалось в отдельном человеке и определяло его место в имманентной иерархии придворного общества.

13.

В этом выражается своеобразная ценностная установка и образ поведения придворного человека, которую Сен-Симон однажды описал следующим образом ^[92]: при дворе никогда не важна сама вещь, но всегда важно то, что она означает по отношению к определенным лицам. Снова обнаруживается то, какой смысл имели для придворного человека этикет и церемониал. Эта механика легко может показаться нам бессмысленной, потому что мы не находим в ней предметной соотнесенности, какой-либо вне ее существующей пользы или цели, к которой она относится. Мы обычно склонны рассматривать всякого человека по его предметной функции. Но придворное общество расставляло акценты прямо противоположным образом. В то время как мы с охотой овеществляем или опредмечиваем все личные качества, придворные люди персонифицируют вещь, ибо для них всегда в первую очередь были важны лица и их взаимное положение. А следовательно, и в пределах этикета они собирались вместе не «ради некоторого дела». Их присутствие и демонстрация их престижа, дистанцирование от низших рангом, признание этой дистанции высшими их рангом — все это было для них достаточно самоценно. Но именно в этикете это дистанцирование как самоцель находит себе законченное выражение. Оно составляло действие придворного общества, в котором взаимно сопоставлялись ранжированные возможности престижа. И в каждом случае исполнители этикета демонстрировали в этом действии себя самих как носителей этих возможностей престижа, выявляя тем самым дистанцирующее отношение, которое в одно и то же время соединяло их между собою и отделяло их друг от друга. Таким образом, во всем поведении они сохраняли и демонстрировали известную всем иерархию, относительную значимость при дворе, которую они признавали друг за другом.