Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Бавильский cтр.№ 29

С солнечной и шумной улицы попадаешь в омут готического ангара, посреди которого, но уже ближе к алтарю, стоят янтарного цвета резные деревянные хоры, выгораживая внутри центрального нефа пространство в пространстве. Мешая, между прочим, тем самым разглядеть как следует главную жемчужину Фрари – алтарную картину Тициана «Вознесение Девы Марии», композиционно вытянутую с помощью внутренних волн и красных одеяний Богоматери вверх.

«Ассунта» (другое, «домашнее» название «Вознесения Девы Марии») словно впечатана в четырехэтажный частокол стрельчатых окон, лишь слегка затененных витражами. Воздуха больше, чем стен, из-за чего центральная апсида выглядит ажурной, более всего почему-то напоминая остов купола Гэмбаку в Хиросиме, поврежденного атомным взрывом.

«Ассунта» и есть такой взрыв, исполненный изобразительными средствами, поэтому все, что находится за ее прощальным прорывом, кажется неспособным остаться в прежнем виде.

Внутри Фрари тоже устроена как улица, точнее, как широкий проспект с витринами дорогих магазинов. Еще точнее, как целый средневековый город, защищенный от бед и врагов высокой крышей и броней слегка воспаленных ангиной стен.

Правда, ритм здесь задают не отдельные «торговые помещения», но монументальные надгробия.

Особенно эффектным показался мне барочный ансамбль, следующий за могилой Кановы (если идти к алтарю), – захоронение дожа Джованни Пезаро, коего в последний путь сопровождают громадные мраморные мавры, черная сущность которых вылезает из белой оболочки в районе голов, рук и коленей.

Сразу за ними обычно висит тициановская «Мадонна Пезаро», но сегодня ее не было: картина уже который год на реставрации. Вместо нее видна черная запыленная ниша, похожая на разоренную урну без пепла. Эта вековая пыль на неровной поверхности испода – эксклюзив, обычно недоступный посетителям.

Дальше посреди церкви хороводятся деревянные хоры, обрывающиеся перед самым алтарем, сбоку от которых идут торговые ряды, персональные капеллы, набитые сокровищами.

В одной из них, справа от алтаря – Донателло, затем полиптих Бартоломео Виварини; в правом торце трансепта – очередной Беллини (превосходнейшая «Мадонна с младенцем, музицирующими ангелами и святыми»), здесь же – позолоченная сокровищница с самыми разными святыми мощами.

Рядом с этой крайней, справа от «Ассунты», капеллой – дверь в соседний, уже совершенно пустой зал пристроя ризницы с воротами во внутренний дворик монастыря и какой-то совсем одинокой мозаикой (или же фреской с золотым подбоем), которая оказывается надгробием, выполненным Паоло Венециано.

С другой стороны от «Ассунты» тебя ждет еще один Виварини, Альвизо, и плита в полу с надписью «Монтеверди», которую практически не видно из-за свежих роз.

Ошеломление сменяется утомлением, которое лечит тутошняя тишина, вялая, как внимание туриста, летучая и быстро нарушаемая, стоит только подойти к воротам наружу: за ней дед все еще поет оперные арии, а люди слушают его, замерев, будто бы собираются жить вечно.

Я все время думаю о тех, кто ходил по этим узким улочкам раньше, точно так же как сейчас ходим мы. Вот они прошли и исчезли, а сытые и самодовольные туристы, постоянно попадающиеся мне навстречу, идут с таким видом, точно город этот принадлежит им и никому более.

Интересно, вот когда Филипп Жакоте в «Самосеве» сравнивал музыку Монтеверди с живописью Тициана, имел ли он в виду близость их последнего пристанища?

Читая фрагмент 1964 года, начинаешь видеть очертания могильной плиты одного и контуры надгробия другого, хотя, скорее всего, Жакоте говорил о чем-то третьем, «сугубо личном».

Так часто бывает: голова произвольно соединяет в себе разнозаряженные сведения и сообщения («Ассунту» – с Хиросимой), заставляя нас приближать чужие высказывания до полного неразличения картинки и отсутствия критической дистанции.

За демонстративно невзрачным, недооформленным рябым фасадом находится одна из самых эффектных потолочных росписей, Джованни Антонио Фумиани работал над ней 24 года.