Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Бавильский cтр.№ 28

Кажется, две эти работы (самые, вероятно, последние из цикла, украшающего Сан-Рокко) написаны за шаг до барбизонцев. Ну и всего, что за ними последует.

Скуола и церковь действуют, как вдох и выдох: влияние триумфа Тинторетто похоже на задержку дыхания – когда ты все набираешь и набираешь воздух в легкие, пока голова не начинает идти кругом, а звездочки брызжут из глаз фотоуменьшением. Медленное всплытие на поверхность: глаза вновь должны привыкнуть к естественному (прозрачному) свету.

Тинторетто расписывал церковь Сан-Рокко без учеников, один-одинешенек, создавая длинные, протяжные композиции по краям единственного нефа, повешенные встык по шпалерному принципу. Так, чтобы не оставалось свободного от холстов места, точно это не картины, но ковры или шпалеры, предохраняющие помещение от холода и сырости.

Четыре картины у входа, под хорами, не сохранились и заменены незаметными гризайлями.

На потолке – прямоугольный плафон Джованни Антонио Фумиани с очередным барочным триумфом, уходящим в обманчиво глубокие небеса.

Это тот самый Фумиани, что почти четверть века расписывал плафон церкви Сан-Панталон и почти закончил этот грандиозный живописный балдахин, когда, если верить легенде, сорвался со строительных лесов, разбился и умер.

Очень, между прочим, Фумиани жаль: вместе с Тьеполо он красиво выезжал из маньеризма в барокко, да так и остался, по сути, автором одного, но совершенно неземного проекта.

Церковь Сан-Рокко неоднократно перестраивали, вычищая из нее все, что только можно. Своей праведной монотонностью она больше напоминает капеллу или музей – блуждая по церквям, переходя от картины к картине, выставленной как бы вне особой оформительской надобы, как-то понял (точнее, почувствовал), откуда взялись музеи и как шла мысль людей, которые их придумывали и придумали.

Тем более что здесь совсем не по-церковному светло, из-за чего, не смотря на многочисленное и настойчивое искусство, пространство кажется даже не пустым, но полностью опустошенным, поскольку весь его смысл, уж какой есть, размазан вдоль стен.

И поэтому – а может быть, не поэтому – сложно представить, что сюда ходят молиться, а не глазеть: здесь же теперь как бы нет ничего, кроме духа Тинторетто. Так, вероятно, и должно быть по контрасту с соседней Скуолой, визуальный экстаз которой уже даже не про художника и его творения, но о пределах человеческих возможностей. Впрочем, как там, так и здесь, с зеркалом или с охранником, все они «в руки не даются», продолжая существовать в каком-то параллельном коридоре, куда хода нет и уже не будет ни тебе ни другим.

О Фрари невозможно писать на бегу, точно так же как невозможно ее посмотреть быстро и безотчетно. Построенная францисканцами в XIII веке, она охраняет «правый берег» Венеции так же, как Санти-Джованни-э-Паоло верховодит на «левом», «сверху» от Гранд-канала. То есть работает на удвоение, в наши дни практически равное необязательности.

Просто кому с какой стороны «повезло» зайти. Замкнутая и погруженная в саму себя, Фрари точно так же выражает дух южной стороны города, более закрытой и сдержанной, менее туристической и непарадной, как Сан-Дзаниполо идеально передает гений крайнего венецианского севера, разреженного и несговорчивого. Сурового.

Структурно они похожи, хотя настроением отличаются кардинально. Не зря многие друг за другом пишут о том, что два готических монстра разделяются как «мужской» (Сан-Дзаниполо) и «женский» (Фрари) варианты «главного собора». Хотя для Венеции, где церквей больше, чем в Иерусалиме, само это понятие «главного», да еще вблизи базилики Сан-Марко, кажется оксюморонным.

«Женский» значит более светлый и легкий, что ли, завязанный на захоронения не только дожей, но и художников: самые эффектные гробницы Фрари, встречающие любого проходящего «зону контроля», принадлежат Тициану (справа), Канове (слева) и Монтеверди (в крайней левой апсиде).

Перед входом в церковь – небольшая площадь с мосточком, возле которого уличный певец преклонных лет с небогатым, но густым голосом выводит популярные оперные арии. На ступеньках, пока слушаешь «оперу», восстанавливаясь после Тинторетто, замечаешь, что отлив стал еще заметнее. Вздыхаешь почему-то и идешь «сдаваться».

Если идти от моста мимо фасада Фрари к площади Сан-Рокко, то правая стена ее, кирпичная, могучая, скупая на проявления чувств, образует что-то вроде отдельной от всего остального мира улицы с несколькими выступами капелл: заходишь за угол, и церковь там как бы заканчивается, но доходишь до угла – и там опять раскрывается вид на новый выступ, точно базилика все время пухнет, соответствуя глобальности ожиданий.