Сэндис кивнула, но Рон заметил, как потухли ее глаза, только что полыхавшие весельем. Сначала квартира Рона, теперь дом Куртца. Не успев нигде толком обосноваться, они тут же лишались убежища и крова. Следующей в списке потерь станет Лилейная башня… Рон в этом не сомневался. Сколько бы целезианские проповедники ни долдонили про терпимость и милосердие, они оставались самыми бессердечными людьми на всем белом свете. Уж Рону этого не знать…
С другой стороны, а что ему еще остается, после прошлой-то ночи? Как широко по городу разошелся его портрет? А может, никакого портрета и в помине нет? Может, Рон просто ослышался?
Сэндис ковырялась в миске с овсянкой и беспрестанно поглядывала на закрытое ставнями окошко рядом с дверью, ведущей в квартиру.
– А они точно нас не увидят?
– Не точно, – отрубил Рон. – Но только-только рассвело, и на улицах полным-полно народу…
– Вряд ли их это остановит, – задумчиво произнесла Сэндис.
– Будь я на вашем месте, – вступил в разговор Куртц, – я бы оставил их с носом: срезал бы путь по земле Мрачного Стропаля и попетлял возле здания окружного суда. Ни туда, ни туда оккультники точно не сунутся.
Сэндис лишь горько покачала головой.
– У Мрачного Стропаля всего восемь пальцев, потому что два из них оттяпал Кайзен.
– Чего? – подавился Рон, выкатив на нее глаза.
Арни Куртц же взирал на нее в немом изумлении.
Сэндис, словно птичка, клюнула немного овсянки и пояснила:
– Я не знаю, что между ними произошло. Там был Хит… – Она посмотрела на окно, растерянно поморгала. – А разве окружной суд не на западной стороне?
– Дневные паломники встречаются в соборе в полдень и далее все вместе движутся к башне. – Рон заглотил ложку изумительно вкусной овсянки.
– И всю дорогу идут пешком?
– Да, это обязательное условие. Таким образом они показывают свое смирение, – сардонически ухмыльнулся Рон. – Клянусь, они не пропустят тебя внутрь, пока не проверят подол твоего платья. И если им покажется, что он слишком чистый, на тебя наложат епитимью и в наказание заставят обойти по кругу весь город.
– Бабкины сказки. – Куртц неуверенно поскреб подбородок. – Сказки ведь, верно?
Рон поднял на него пустые холодные глаза.
– Ладно, – повел плечом старый учитель. – Пошевеливайтесь. А ты, – он повернулся к Рону и протянул ему бритву, – побрейся, если успеешь.
Рон недовольно нахмурился, но бритву взял и положил в карман. Посмотрел на Сэндис, но та уже вовсю чирикала с Куртцом, робко расспрашивая о его коллекции оружия.
Рон вздохнул – похоже, сегодня снова был не его день.
✦ ✦ ✦
Рон исступленно шкрябал подбородок, когда услышал перезвон башенных часов. Швырнув бритву в проржавевшую мойку, он схватил в охапку выстиранную одежду и брезентовый мешок, выскочил из полутемной квартиры на бьющий в глаза солнечный свет – и на мгновение ослеп. В нос шибанул жуткий запах нечистот. Тот, кто заменил Рона в этом районе, явно не довольствовался россказнями Куртца; работал он спустя рукава.
Сэндис словно воды в рот набрала. Она молчала – и когда они пробирались по территории, где орудовали молодчики Мрачного Стропаля, и когда пихались локтями на заполненных народом улицах внутри дымового кольца. Люди равнодушно смотрели – если вообще смотрели – на их паломнические лоскуты и снова опускали глаза на булыжные мостовые или упирали взгляды в спины впереди идущих. «Стадо баранов», – рычал про себя Рон, хотя в глубине души и сострадал им: уж он-то знал, сколь беспросветна жизнь в этой части Дрезберга.
Народу была тьма-тьмущая; в другой раз Рон не преминул бы изойтись желчью, но сегодня каждый фабричный работник, уныло свесивший голову, был живым щитом против дотошных глаз. Рон протолкался на середину дороги, позволяя людям сгрудиться вокруг себя, словно овцам. Что ни говори, а они с Сэндис чудесно смешались с толпой…
«Сэндис!»
Рон выругался и стал как вкопанный. Выругался и врезавшийся ему в спину. Молотя руками, как мельница, Рон рванул навстречу напирающей толпе. То есть практически остался стоять на месте. К счастью, через пару секунд из-за спин работяг выглянула Сэндис. А он-то испугался, что навсегда ее потерял!
– Не отставай! – крикнул он.
– Что? – не расслышала она.
Рон, набрав в грудь побольше воздуха, собрался было заорать во все горло, но передумал и, тряхнув головой, схватил Сэндис за руку и крепко стиснул ее ладонь. Нога в ногу они двинулись по узкой дороге. Если бы Рон на миг пораскинул мозгами, он бы, возможно, удивился тому, что, познав немало женщин, ни с одной из них никогда он вот так не гулял, держась за руки. К сожалению, мысли его были заняты совсем другим. И кроме цели, стоящей перед ним и Сэндис, он больше ни о чем не мог думать. Почти.
Год от года все больше расширяли дороги, прилегающие к центру города, так как население росло будто на дрожжах. Но вскоре расширять их стало некуда. Не могли же инженеры и строители взять и передвинуть дома – и тогда они взялись удлинять улицы. И теперь, чтобы попасть куда-нибудь, не дыша в затылок друг другу, людям приходилось вставать засветло. На повозки рассчитывать не приходилось: в сутолоке дымового кольца им негде было разъехаться, особенно в часы пересменок.
Заводские трубы изрыгали в небо серые облака дыма, которые порой смешивались с горячими струями пара, вырывавшимися из вентиляционных шахт. Когда Рон и Сэндис добрались до границы дымового кольца, Рон чувствовал себя грязным, как свинья, несмотря на то что утром принял ванну. Толпа поредела, но Рон по дороге к собору упорно держался самых запруженных народом улиц, зорко выглядывая оккультников – и знакомых ему, и еще не известных.
Сэндис не отпускала его руку, хотя ей уже негде было теряться.
Увидев собор, Рон, как и прежде, не смог сдержать восхищения. Наравне с Лилейной башней, собор был самым дивным творением архитекторов Дрезберга. Обычные дома тяготели к экономии и практичности, что позволяло Рону без усилий прыгать с крыши на крышу. Собор же разрушал все представления об утилитарном городском зодчестве, резко выделяясь среди безликих построек. Кафедральный собор во славу Целестиалу представлял собой гигантскую конусообразную башню, которая, сужаясь, превращалась в массивный золотой столб, устремленный в Царство Небесное, неразличимое за серыми, затянувшими небесный свод облаками. Вообще же столб и широкое, длинное, изогнувшееся основание башни напоминали дремлющего пса, задравшего хвост. С двух сторон башню украшала пара небольших крыльев. Архитекторам достало ума не покрывать собор известковой побелкой, а отделать наружный фасад речными камнями, и в бледном рассветном свете окна горели, словно сапфиры.
Раньше собору принадлежало много земель, за которыми тщательно ухаживали. Однако со временем город поглотил большинство из них, использовав их под постройку фабрик и заводов. С каждым годом Ангелик оказывал все меньше и меньше влияния на правительство, однако собор оставался в неприкосновенности, и внутри него постоянно толпились молящиеся, священники и пилигримы. Видимо, он что-то да значил.