У самого входа, у порога, лежал убитый хозяин. Безобидный толстячок с поседевшей бородой, с крупными чертами лица и такими же крупными глазами, с чёрными женскими ресницами, какие бывают, наверное, лишь у евреев. Лежал в тишине, и ветер уже успел остудить руки, пальцы сжимали совершенно нелепое оружие, кухонный нож с кривым стёртым лезвием.
Далее в хозяйской половине, обычно скрытой от постояльцев, видны были тела жены и дочери — взрослой девушки, ещё не знавшей мужа. В комнатах разгром. Раскрыты все сундуки, всё, что могло лежать в кладовых, на полках, в приспособленных закутках, — свалено под ноги, брошено за ненадобностью. Мука осела на тряпки, на платье девицы, на перевёрнутую посуду. Зачем злодеи разбили горшки, трудно понять. Искали ценное? Но кто прячет ценное на кухне?
Ким опомнился первым, зажёг огонь в светильниках, прошёлся по дому, горестно качая головой, прицокивая языком. Следом увязался Улгар, молча впитывая картины преступления.
Но не таков Макар, этому нет дела до подозрений и зреющих догадок, этому требуется ответ, да тотчас же.
— Силы ясные, кто же это натворил? Нет, кто посмел убить хазарина? В столице? Днём?
— Макар! Не стрекочи! — отозвался Владимир.
— Постойте, а не нас ли искали? — догадался Макар.
Он умолк, озирая страшное разграбление, и заключил, решая для себя:
— Ей-богу, нас. По наши души приходили злодеи. Вот вам и столица. В стане кочевников никто пальцем не тронул, а здесь... ведь у нас ничего нет, золота нет, взять нечего... а поди ж ты!
Владимир тихонько, втайне от Улгара, хлопнул друга по спине и поддакнул:
— Взять нечего. Да кто об этом знает? Нашлись кровопийцы. Не пожалели невинных.
Улгар, оглядев помещение, торопливо попрощался и пообещал:
— Сегодня же приведу воинов. Одни не останетесь. Найдём злодеев. Найдём...
Когда он уехал, друзья поглядели на Кима, и тот кивнул, угадав их мысли.
— Да, искали рукописи, золото согдийцев. Только не нашли. Но кто знает, где станут искать завтра. Проще всего взять нас да расспросить, на то есть умелые мучители. Верно, Владимир? И в походе напали не по указу хакана, есть другой властитель, есть!
Владимир присел к столу, пристально оглядев скамью, похоже, опасался испачкаться в крови, спросил:
— Что ж в тех письменах, Ким?
— Старый язык, похоже арамейский, сыщем знатока, прочтём. Сам видишь, письмена важней клада. Хорошо, что догадался, прибрал из дома.
Крутко, молчавший до сей поры, вздохнул, недоверчиво помотал головой и повёл рукой, указывая на погром:
— Хорошо? Всё это — хорошо? Осталось нас зарезать, чтоб стало вовсе ладно?
Глава двенадцатая ПОЛЮДЬЕ
Сбирать дань — обязанность князя и воеводы, обязанность мытников и наместников; но кроме радости обогащения походы по землям, подвластным Киеву, приносят множество мучений. Глеб вышел из города, ибо желал утвердиться у власти, показать жителям земель, кто хозяин княжества. Всё правильно, всё законно, но как же муторно, как же нудно! Добро хоть северные пределы сами направили обоз в Киев, исхитрились, то на новгородцев похоже. Им всё привычно сладить по-умному, сами отдали немало, но ведь и княжеской дружины не встречали, не кормили, не ублажали. Добрыня присоветовал. Боится, что его сместят, отдадут княжество чужаку, а он верен Владимиру. Хранит удел младшего сына Святослава.
А другие вроде и рады придержать часть должного, плачутся, а того не примечают, что пока с разговорами да спорами князь в городе стоял, вдвое против недостачи отдали. Там воины озоруют, тут гуляли с воеводами — всё то расходы, всё потери.
Ещё в Овруче неладное приключилось. Но уж прошло, чего вспоминать? Погиб князь Олег и погиб, что тут поделаешь? Часть дани потеряна, оставил воеводе да ратникам Олега, чтоб не шибко убивались по Святославичу. Обещал прислать посадника, но время терпит. Успеется. Как бы не закололи сгоряча.
Дело прошлое, но, как ни скрывай, страх остаётся. Глеб ждал погони. Могли сговориться ратники Овруча, могли положить жизнь во имя мести. Мало кто верил в случайную смерть Олега.
На охоте всяко складывается. Но близкие Олегу дружинники слыхали спор с Глебом. Глеб поддевал молодого племенника, уверял, что возраст ему не помеха. Мол, первым подниму кабана на копьё, а тебе ещё учиться, племяш, ещё не стыдно придержать дядьке стремя.
Спорили с шутками.
Глеб подначивал:
— Глядя на пиво, сплясать не диво. Ты по пьяному со мной не спорь, ты делом докажи. Охота — как баня, всех равняет.
Олег за словом в карман не лез:
— Звенят ваши бубны хорошо, да плохо кормят. Ещё поглядим, кто вепря поднимет. Кунь да соболь бежит, а баранья шуба в санях дрожит.
Так, горяча друг друга, скакали по лесу, перебираясь через завалы сосен, что уже поникли чахлыми вершинами в снег, вздымая корни из земли. А после углядели добычу и рванули вперёд вдвоём, дядька да племянник. Цыкнули на телохранителей, чтоб отстали, мол, дело чести. Кто поспеет и поднимет зверя, тот и победил. Оторвались на добрую сотню шагов.
А тут Август учудил, он на такое мастак, отвлёк охотников, умело подавая голос. Уж на что ловок — и утку изобразит, с пяти шагов не отличишь от настоящего кряка, и кабаний хриплый хрок подладит, совсем как секач. За что и приглянулся когда-то Глебу. Но и теперь пригодилось. Отвлёк ватагу на миг, увёл в сторону. Телохранители решили, что кабан увернулся от князей, подались в сторону. А когда нагнали Августа, разглядеть спорщиков уже не смогли. Скрылись в лесу и Глеб, и Олег, и пара слуг великого князя киевского.
Ясно, что поверженного Олега, чья лошадь провалилась в яму, где молодой князь свернул шею, пытались расспросить об истинной причине падения. Он едва дышал, хватал воздух через раз, водил глазами и указывал на Глеба. Но молвить ничего не успел. Помер в пути, в Овруч притрясли уже побелевшее тело.
Да, кому что написано от роду, не угадать. Счастье да трястьё на кого хошь нападёт. Ах да рукою мах!
Гнал мысли, гнал проклятущие, ведь всё свершилось, как желал, другого выхода не видел, а всё на душе кошки скребутся.
Зато в Чернигове отгулял за всё время. Дал слабину, то плохо, надо б всё взять у Бруса, но отвёл душу. И кабанчика подняли, и зайцев набили, и винца испробовали.
Душа оттаяла. Шататься по лесам, крытым снегом, в мороз — не велика радость, но коль собрались вместе и князь, и воевода, и посадник с челядью, отчего ж не погулять? Удаль да веселие — то есть натура наша, то раздолье русское.