— Здесь ваше оружие, Владимир. А вот золото. — Хан говорил медленно, позволяя Киму пересказывать спутникам услышанное. Один Ким понимает язык, плохо, но понимает. Остальные вовсе безъязыкие, но весёлые. За что и приглянулись сыну. Ничего не умеют, но как владеют саблями, как ловки с мечами. Воины. Опальные, беглые, но воины.
— Завтра мы уходим. Завтра расстаёмся. Выбирайте, что вам нужней, оружие или золото. Не такая уж высокая цена за жизнь, если вспомнить, какими вас снимали с лошадей.
Молчал Тугар, молчал, вертел чашу с горячим бульоном, как будто и не спорил с отцом о справедливости.
Рдел в очаге выгоревший пласт коровьей лепёшки, ноздреватый и раскалившийся как торф, распались на куцые обломки ветки, собранные в кустарнике вдоль реки, а ниже — основа огня — уголь. Кочевники подпитывают им свои неугасающие костры.
На ножнах сабель дрожали красные пятна, отсвет костра. На мешковатых кошелях коричневые тени. Выбирать пришлось одному, Владимиру, и он без раздумий протянул руку к оружию.
— Благодарим тебя, хан, — улыбнулся он. И улыбка его открытая, искренняя, ведь за две недели, проведённые в стане половцев, гости ни разу не почувствовали себя пленниками, отщепенцами, врагами. — Много больше должен, верну, если уцелею. Скоро вы доберётесь до Волги. А там рядом — наши степи, земли Руси. С русскими можно ладить. В городах много мастеров, есть оружие, есть товары. Весной и осенью собираются ярмарки. Там всегда рады гостям... можно продать скот. Купить необходимое.
Хан улыбнулся сыну. Тугар с интересом слушал пересказ Кима, кивал. Ему хочется увидеть города, ему хочется коснуться другой жизни. Два дня назад на охоте с соколом молодой парень впервые услыхал о городе с речными пристанями, с торжищами, с улицами мастеровых и отдельным посёлком воинов, чья жизнь связана лишь с ратными делами. Они все соколяне, русские воины, — верят, что сокол их сородич.
— А ты, Володко? Куда ты? — спросил Тугар.
— Нам дорога в Киев. В Киеве восемь торговых площадей, Тугар, восемь! Если приедешь, увидишь красивый город, храмы, сады, много всякого! Тогда услышишь, как сложилось у нас.
Владимир недосказал, задумался. Он давно уже не верит в мирный исход, но зачем говорить об этом юноше?
Старый хан лучше понимал наследника без вотчины. Покачал головой и посоветовал:
— Умей терпеть, Володимир, умей дождаться нужного часа. Даже металл гнут, раскалив докрасна, а раньше — напрасный труд.
На рассвете — простились. Владимир не мог кочевать с народом Боняка, казалось, что передвигаться с гружёными возами, от одного стойбища к другому, долго. Жаль времени. На сытых лошадях, с проводником они сумеют выйти к землям Руси, а там...
Но через два дня путников окружил отряд хазарских наёмников и, не отнимая оружия, пленил. Воевать с полусотней дозорных бессмысленно, куда убежишь в степи, в заснеженном поле? Рано или поздно настигнут усталых лошадок и возьмут живыми или мёртвыми. Тогда Ким прошептал спутникам, словно в утешение:
— Вспоминается хан, да, Володко? Не колдун ли? Как напророчил? Могли жить с племенем, двигаться мало-помалу, да поспешили.
Крутко хмыкнул, поглядывая на ближних воинов, всё ещё не мог примириться с тем, что сдались без боя, ответил с упрёком:
— А ты? Разве не видел нашей участи? Что ж не подсказал? Дочь Боняка заглядывалась на Владимира. Не пускала, плакала. Верно, князь? Могли остаться...
Владимир отмахнулся, не желая вспоминать прощание с половцами. Дочь — да, открыто высказала своё чувство. Она ухаживала за хворым, она весело улыбалась гостю каждое утро. Она неуверенно касалась его красными, покрытыми цыпками руками, ведь женщины обиходят скот на морозе, а шершавый снег не ласкает кожу. Ждала ответного жеста, стоило лишь на миг уступить растущему желанию, и кто знает, как повернулось бы.,, или к свадьбе, или к казни чужестранцев, не знающих законов чести. Но не дождалась.
Ким кивнул, как будто соглашаясь, и покаялся:
— Я не бог. Что вижу, что нет. Одно знаю, скоро отпустят. Скоро будем мёрзнуть у высоких ворот русского города. Должно — Киев. Не падай духом. Будут и женщины, и любовь, и славные походы.
— Ты наговоришь... твоими устами да мёд пить.
Ему не поверили, думали, сказано, чтоб подбодрить, и даже Макар не расспрашивал, что за стена да какой город видел Ким. Ведомо, старший сын Ярополк. Ему и княжить в Киеве. А позднее — Олегу. Если что случится с Глебом. А что с ним может случиться? Дядька крепкий, хитроватый, своё не упустит. Потому взять великий стол киевский Владимиру никак не выпадает.
Утешало, что не обыскивают, не снимают поясов с оружием, не подвергают унизительным поборам, как всяких обречённых, и это добрый знак. Ким вёз суму с письменами, но прочесть старый язык не мог, хранил до поры. Загадка подарка согдийцев мучила его, как опытного воина мучает воспоминание о сложном ударе неведомого мастера, мельком увиденном в пылу битвы.
Как великую ценность, пленников передавали из рук в руки и улыбались, сотники и командиры улыбались, предвкушая награду. За что? Словили воров? Нашли беглецов? Добыли ясновидца?
Пять дней в дороге, а там — берегом, с частыми привалами, от одного посёлка к другому — в Атиль. Ибо хакан велел доставить князя Владимира во дворец. Сам хакан!
В столице пленников не заперли в тюрьму, не вязали, а привезли в гостиный дом, где останавливались русские купцы. День провели в маете, в ожидании приёма, подшивали прохудившееся, чистили лошадей, шептались, но так и не решили, к добру ли новый плен или к худу. Ким спрятал письмена, сумел вынести их из дома, а когда, и не упомнить. Он вообще умел исчезать, как снежинка с ладони, то она есть, то уже нет.
Перед обедом посланец правителя шумно вошёл в дом, помог собраться, ибо хакан просит явиться во дворец.
— Если хакан звал, значит, худа не будет, хорошо будет.
Ким лишь кивнул головой, подтверждая слова гонца. Казнить могли давно, теперь ясно, возникла нужда в русском князе. Для того и привечают беглецов.
— И как звать тебя, смельчак? — спросил Владимир, подумав, что не каждый возьмётся служить толмачом и надзирать за непокорными чужаками. Рисковать головой из-за какого-то русина, да ещё зная, чем кончилась прошлая экспедиция, может лишь отчаянный человек.
— Булгарин я, вот и зовут Улгар
[10], — ответил тот. — Хакан завтра примет. С Владимиром говорить будет!