Хазарский пленник - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Сумный cтр.№ 35

Да и банька хороша! После охоты, усталые, продрогшие, вернулись в город и вместо отдыха истово парились. Разделившись на три кучи, радостно прижимались к едва взопревшим доскам, любуясь мягким паром с запашком пивка и хмеля. В одной бане всем не уместиться. Потому перекликались со двора на другой, выбегая в ночь, вызывая волны собачьего брёха по всему городку. Выскакивали в снег, ещё недавно ненавистный своим мёрзлым скрипом, хватали шапки сухой залежи, поблескивающие даже в свете неполного месяца, обтирались им, кувыркаясь как медведи, и следы потных тел исходили паром, да и кожу обдавало пламенем, словно холодные пласты содержат незримый огонь.

Потом в натопленной горнице наминали зайчатину, щедро приправленную луком да морковью, запивая кисловатым винцом, которое казалось слабым. Пили во здравие князя, поднимали чаши в память Олега, вспоминали ушедший год с одобрением, ибо смертных сеч не случилось, и с горечью. Могло быть и лучше. Это как всегда.

К концу вечери, затянувшейся до утра, ноги не держали князя, и разбитная молодка, которую приставил Брус, постигающий науку кумовства, так и не смогла принять Глеба. Вскоре после гулянки он удовлетворённо заснул, отложив выход на день. Жаль, белогрудая молодка уж как прижималась во сне, как ластилась... всё не впрок. Было, было...

Но от Чернигова направились к Рогволду, и там уж не до шуток, броней не снимали, известно, всяко могло повернуться. Не гуляли уже, а поспешно шли погостами, направляя вперёд гонцов, чтоб не задерживаться без крайней нужды. Что принимали, от кого — всё записывал казначей, но ни мёд в липовых бочках, ни тёмный дёготь, ни меха, ни редкое серебро не радовали уже. Князь с каждым днём всё больше жалел, что оставил Киев. Ведь здесь не скорый поход с малой ратью, все примеряли к обозу, его не бросишь, без обороны в столицу не отпустишь, вот и тащились едва-едва. После Ростова тиверцы, далее по кругу, завернули к древлянам, Овруч, а теперь оставался Полоцк.

Встречал Рогволд близ города, уважил. Ёкнуло, не с упрёком ли поджидает князь полоцкий, но дружина стоит вдали, да и не дружина вовсе, два десятка воинов, что за помеха его передовому отряду с полной тысячей всадников да копьеносцами?

Гордо выехал Глеб к рогволдовской горсти, рядом Август да телохранители. При силе конных и пеших кто посмеет с ним свариться? Кто посмеет супротивничать?

Поклонились, обменялись незначительными словами, переговорили о смерти Олега, и тут Рогволд шепнул:

— Есть новости. Ты уж сам решай, как поступить. А только сперва выслушай.

И мотнул бородой в сторону. Мол, отъедем.

Отъехали.

Снег сух, да наст неглубок, борозды торного пути видны, как грязь примёрзла, так и покрыта снегом. Будто одежду небесного великана скомкали на поле и поверх морщин настелили чистое полотно.

По дороге продвинулись на десяток шагов. Август и телохранители отстали. Видели: разговор меж своими.

— Ну? — вопросил Глеб.

— Ты моё слово о дани слыхал? Или забыл? — Щурится на слепящий снег Рогволд. Пришёл силой взять? А я ведь твою дочь призрел, в городе она, с моими растёт.

— Что? Дань дело державное, а ты о дочери? Чем попрекаешь, не пойму...

Начал было возвышать голос Глеб, да не довершил.

Рогволд умело набросил петлю на горло, мигом затянул и хищно свистнул. В глазах Глеба вспыхнули пятна, дыхание сбилось, дёрнулся по глупости, а кроме пелены огненной, ничего не узрел. Покосился он, вслепую нашарил верёвку, но отрезать не смог. Рогволд вырвал меч, стегнул лошадь и далее как обычно — скачка, погоня, ухабы да тяжкое дыхание лошадей.

Бока вздымаются под ногами. Шерсть становится тёплой, скользкой. Чужие окрики, удар по голове, привкус крови на языке.

Падал, да не дали, лицо приблизилось к снегу, мог различить даже тонкую корку льда, сияющую на солнце, о неё легко порезаться, когда лошадь несётся во весь опор, а руки, прихваченные верёвкой, болтаются беспомощно, сжимая стылый воздух.

Когда огляделся, стояли у ворот Полоцка.

Погоня отстала. Куда усталым лошадям до свежих отборных скакунов Рогволда? Теперь приедут к воротам, приспеют к ощетинившемуся городу. А возьмут кукиш! Чего уж махать руками? Пленник в городе. Два десятка и Рогволд похитили князя киевского на глазах рати, и не зря. Стены готовы встретить гостей стрелами и огнём. В тепле легко отсидеться, а каково осаждающим? В голом поле? На морозе?

Нет. Приступать к городу без переговоров не решились. Дело затянулось. А Глеб сидел и слушал упрёки Рогволда, не понимая, как попал в последнюю ловушку своей жизни...

Всё мостил дорогу сыну, готовился встретить Ярушку, а вышло — себе на погибель.

Накаркал. О своей кончине писал. Вот ведь дурак, накликал беду. Или это затея с Олегом икнулась, отозвалась эхом ненависти и подлости? Чего теперь гадать... поздно. Тесная горница и узкий пузырь на оконце — вот и всё, что ему доступно. Добро, хоть тянет дымком, топят, заботятся, чтоб не замёрз. Пока он нужен Рогволду живой. Да вот тебе и полюдье, вот и уважение князю великого града...

А он гадал, как поделит дань, как заткнёт глотки должникам, Калокиру и хазарам, ждал случая бросить им кусок со своего стола и поглядеть, не подавятся ли?

Он и сейчас по привычке думал, сколько кому отойдёт.

По его расчётам, выходило, хватит и долги погасить, и на прожитие выделить. Мамкам, бабкам сколько ни дай, всё мало, но уж теперь он им рот прикроет, всё взятое видел, и казалось — взято довольно. Правда, откроет роток на спелый кусок служка княгини Ольги, говорят, приезжал, требовал уважить старушку. Ну, ладно, как-нибудь не помрёт. Много ли ей надобно?

Свернулся калачом под стеной на узкой лавке и забылся в кошмарном сне, проклиная глупость свою и жадность. Радостно провалился в беспамятство, жалея, что скоро проснётся. Холод донимал даже во сне. Долго не пролежишь.

В Киеве, на своём дворе, князь ко всему присматривался новым взглядом, ибо есть с чем сравнить свои хоромы, есть о чём подумать. Скуп был брат Святослав, скуп. От правды не скроешься. Всем ведомо, что он не княжил, а воевал. Потому и двор ничем не лучше купеческого дома с пристройками для товаров. А порой и меньше. Чем гордиться? Вот у Бруса терем краше, да и первый рост камень кроет, а выше бревенчат. В Чернигове, помнится, видел дома славные. Не терема, но и не избушки со мхом по щелям.

— Ты что творишь, старик? — Сдвинув брови, Глеб поспешил к скотнику, по оплошности выпустившему свинью во двор. — Клеть почистить не можешь?! Свиней выгуливаешь? То двор княжеский, гости войдут, а здесь...

Старик, оставшийся ещё от Святослава, не отвечал и, не скинув шапки, переминался, поглядывая на свинью, неторопливо отбежавшую к воротам. Более всего Глеба задело, что работник не заломил шапки. Ишь, распустились, ворочают, как в голову взбредёт! Что им князь? Что им честь правителя, вот ведь бестолковщина!

— Август! — гневно потребовал князь, оборачиваясь в поисках телохранителя. — Всыпь безрукому с десяток плетей. Чтоб впредь следил за чистотой подворья! Понял?!