— Так вы теперь детектив? Что вам нужно?
Он не удивился такой неприветливости, так как ожидал, что Милла займет оборонительную позицию.
— Я… хочу извиниться за вчерашнее. — Кормак нерешительно облизнул губы. — Прошу, дайте мне шанс объясниться…
Она отвернулась.
— Ни к чему. Вы начали меня целовать, а потом передумали. Что тут объяснять? Мне бы хотелось, чтобы вы оставили меня одну.
Кормак стиснул зубы, напомнив себе, что виноват и должен загладить причиненную боль.
Он ласково коснулся руки Миллы.
— Посмотрите на меня, пожалуйста.
Она медленно повернулась и подняла на него блестящие от слез глаза.
— Не плачьте. — Кормак вытер большими пальцами мокрые дорожки на ее щеках. — Вы не так все поняли. Когда я начал вас целовать, я вовсе не передумал, а наоборот, чуть совсем не потерял голову…
— Не понимаю…
Заметив смущение и надежду, промелькнувшие во взгляде Миллы, Кормак, не в силах сдержаться, притянул ее к себе. Ему хотелось поцеловать ее, как он сделал раньше, но это было бы ошибкой. Нельзя ее повторить. С неохотой он отпустил Миллу и шагнул назад.
— Нам нужно поговорить, и тогда вы все поймете.
Пригласив ее жестом снова сесть, он опустился рядом с ней на валун, глубоко вздохнул и произнес:
— Год назад я потерял своего лучшего друга…
Едва эти слова сорвались с его губ, Кормак удивился, осознав, что уже целый год его терзает безжалостная боль потери.
Милла ничего не сказала, но погладила ладонью его руку.
Он поднял невидящие глаза и процитировал по памяти:
— «Один британский солдат из Корпуса королевских инженеров, чье имя пока не сообщается, был убит в понедельник в Афганистане. Министерство обороны заявило, что военнослужащий погиб в бою во время проведения спецоперации к востоку от Кабула. Родственникам о его гибели уже сообщили». — В голосе Кормака зазвучала горечь. — Вот и все, что было в газетах. Дункан отдал свою жизнь, а о нем написали всего сорок слов.
Волна тошноты охватила его, и он качнулся вперед, обхватив руками голову. Борьба с этим неизбывным горем была для Кормака войной, которую он обычно вел наедине. Каким‑то образом присутствие Миллы еще больше обостряло агонию. Он думал, что сможет все ей объяснить, но теперь уже не был уверен в этом.
Кормак собрался встать и уйти, когда почувствовал, что Милла гладит его по спине и плечам.
Он вздрогнул и поднял голову.
— Мы монтировали штурмовой мост в пригороде Кабула. С полностью подготовленным отрядом построение моста занимает считаные минуты, но в тот раз по какой‑то причине оно затянулось. Уже начинало темнеть, а на дальнем конце моста возникла проблема. Мы находились вне зоны активных боевых действий, но что‑то меня насторожило… У меня возникло плохое предчувствие… Я не хотел отправлять на проверку своих саперов, а собирался пойти сам. Но неожиданно с базы позвонили, и мне пришлось ответить. Я видел, как Дункан отправился проверять мост, и я не мог его остановить, потому что в этот момент выслушивал указания старшего офицера. — Кормак, казалось, все еще чувствовал вкус пыли во рту, слышал тошнотворный звук выстрелов над пустыней. — Нападение врага было неожиданным и молниеносным. Нас было пятнадцать, но Дункан, идущий по мосту, оказался легкой целью. — Кормак прижал ладони к глазам и почувствовал, как Милла обняла его за плечи. — На нас были бронежилеты и шлемы. Едва раздались выстрелы, мы залегли, но я успел увидеть, как Дункан упал… Я пробрался по мосту к нему, но еще до того, как подполз к нему, я уже знал… — Он еле сдерживал рвущиеся из горла рыдания. — Пуля попала в шею. Там было так много крови… Весь песок в крови…
Кормак не мог подобрать слова, чтобы описать ими те мрачные образы, что теснились сейчас в его голове: труп Дункана, лицо Эммы бледное, как лилии, украшающие гроб, малыш Джейми…
Кормак заставил себя дышать и сосредоточиться на том, как рука Миллы поглаживает его плечо.
— На месте Дункана должен был быть я. Это было моей обязанностью — проверить, в чем проблема, а он пошел вместо меня. У него остались жена и ребенок. А все из‑за того, что я разговаривал по телефону!
Теперь Милла обняла Кормака обеими руками, словно удерживая его, пока он боролся с натиском эмоций. Они просидели довольно долго, пока Кормак не успокоился настолько, чтобы продолжить свой рассказ.
— Я знал Дункана с детства. Мы вместе учились в школе. Он был мне как брат. — Кормак покачал головой и вздохнул. — Я не могу описать, какую огромную дыру в моей жизни проделала гибель Дункана. Каждая моя улыбка кажется мне предательством. Как я могу улыбаться, если Дункан больше никогда не рассмеется? Каждый день тягостен для меня, потому что больше ничто не имеет смысла.
В глазах Миллы стояли слезы, ее сочувствие казалось Кормаку невыносимым. Он устремил взгляд вдаль.
— Отец мечтает, чтобы я ушел из армии и взял на себя управление поместьем, но я не могу. Это все равно, что предать Дункана и все, за что мы сражались. Мне здесь нравится, но я не готов похоронить себя в Калькарроне. Я обученный специалист и хочу вернуться в строй. Если в тот день я не погиб, значит, на то была причина — возможно, мне еще предстоит выполнить свою миссию. Но командование не пускает меня в командировки за границу — наверное, они боятся, что я съеду с катушек и поведу себя безрассудно.
Милла вспомнила фотографию, которую видела в студии Калькаррон‑Хаус — двое друзей с широкими, счастливыми улыбками. Смерть Дункана подвела Кормака к границе его возможностей, но он обладает не только физической силой, а еще и огромной силой характера — это Милла почувствовала при самой первой встрече с Кормаком. Он справится — ему просто нужно время. Уж она понимает это лучше, чем кто‑либо.
— Не могу передать словами, как мне жаль слышать о том, что с вами случилось…
Кормак обернулся. В его глазах Милла увидела сильную боль и поняла, что ему нужно что‑то, выходящее за рамки простого выражения соболезнования.
Она подтянула ноги к груди, обхватила руками колени и сказала:
— Моя мама умерла, когда мне было всего пятнадцать, а эта рана в моей душе до сих пор не затянулась. — Милла ощутила комок в горле и с усилием сглотнула. — Ее смерть была не столь драматичной, как смерть вашего друга, но наблюдать, как кто‑то, кого ты любишь, умирает медленно… Это, я полагаю, тоже пытка — просто иного рода. Мне стыдно признаться: тогда я посчитала предательством со стороны мамы то, что она умерла. Мне казалось, что ее любовь ко мне должна была быть достаточно сильной, чтобы удержать маму в живых. Знаю, я рассуждала по‑детски, но когда мама все‑таки умерла, я решила, что она не любила меня.
— Сожалею. В таком юном возрасте потерять мать… — Кормак замолчал, не закончив фразу.
— Как вы сказали вчера вечером, боль всегда остается болью, когда бы она ни возникла. — Милла еле заметно поежилась, словно от озноба. — Вам не обязательно было рассказывать мне о Дункане.